Пять лет Гельжамал Лукьянова искала сына, погибшего в Чечне.
Она вспоминает.
- Каждое утро мы, мамаши, потерявшие сынов, выходили голосовать на дороги. На автобусах, попутных грузовиках, на броне боевых машин ехали в Чечню, потом, надев белые отличительные повязки, добирались пешком до района боевых действий. Так исходили Грозный, Ведено, Шали, Гудермес, Урус-Мартан, Ачхой-Мартан, Аргун, Первомайское, Ножай-Юрт…
По-разному встречали нас. Наши федералы чаще ворчали:
- И куда же вас несет! А ну, марш по домам!
Чеченские боевики смотрели на наши поиски одобрительно:
- Очень правильно, скорее забирайте своих детей…
И показывали дороги к кладбищам, местам захоронений, которые нередко были прямо у домов, в садах и огородах. И показывали наших пленных солдат.
Не раз бывало, ходим вот так между могил… стрельба начинается. Снаряды и мины летят над нами в обе стороны, пули свистят, щелкают о камни… Снайперы, те аккуратно бьют, вдумчиво и все время меняют позиции.
Случалось, останавливались ночевать в чеченских семьях. Сядем мы, бабы, за стол, поплачем вместе - у чеченок горя не меньше нашего - потом посмеемся, вспомним, как еще недавно так дружно и хорошо жили…
Однажды нас в Ведено к Масхадову допустили. Вышел он на крыльцо аккуратно одетый, спокойный, вежливый и говорит: «Ну чем я вам могу помочь, женщины? Пожалуйста, ищите детей своих. Но вы уйдете, другие матери придут… А чтобы все это остановить, надо в Москву, к Ельцину и Грачеву ехать!»
Вот так и ходили мы три месяца по всей Чечне, и никто ни поступком, ни словом не обидел нас. Помню еще, как до того устала, что ноги больше не идут. Присела на могилу, собаки подошли. Одна, худая и страшная, мне к ногам кость полуобгрызанную положила, дескать, подкрепись тетка. Другие собаки рядом стоят, в глазах у них доброта и тощими хвостами помахивают. Они не знали русского языка, но боль людскую всегда понимали.
…Гельжамал, наконец, нашла труп сына Дамира Нигматулина. Он пять лет пролежал в рефрижераторе Ростовского госпиталя.
------------------------------
1995г. Я с ним был знаком.
Вшей им выдали в Майкопе. Вместе с чистым бельем. Их сразу «бэтээрами» прозвали. Почему? Ножек у них столько же, сколько колес у боевых машин, верткие они и также быстро бегают.
Едут ребята на броне и чешутся. Больше других от этого переживал Коля Лопухов, Лопух - как его звали. Жиденький, рахитичный, тоненькая веснушчатая шея, веснушчатое лицо и печальные глаза, которые даже во тьме светились небесной голубизною.
Лопух не сдавался, потому что чистюля был, каких поискать. Лишь только привал, он костер скорее проворит, снарядную гильзу в огне греет, сам - до гола и гильзой вшей кончает. Оденется, радостный такой, а сам чумазый от сажи, зато глаза бирюзою отдают.
В аэропорту «Беслан», перед танковым броском на Грозный, их построили и ставят задачу. А он, бесхитростная его душа, - три шага из строя.
- Не хочу!
- Почему?! - рычит ротный.
- Одна у меня мать и больше никого нету…
- У кого две матери? - гремит ротный. - Выйти из строя!
Строй не шелохнулся.
Лопух развернулся, как на параде, и - на свое место. Глаза лишь притухли, словно облако солнце закрыло.
Он погиб при первой же атаке на Грозный. Снайперская пуля угодила в тоненькую веснушчатую шею, на сантиметр выше бронежилета. Глаза ему сержант Жаров закрыл. Они были холодны, как мартовский лед. А по алебастровому его лицу все ползали и ползали серые вши…
------------------------------
- У него чердак не в порядке, - говорили односельчане про Андрея, вернувшегося в родной дом из очередной «горячей точки». - Он же чокнутый!
Десантник, подорвавшийся на мине-растяжке, кавалер ордена Красной звезды и двух орденов Мужества, «черный пояс» каратэ - Андрей казался сущим ангелом кротости, и постоянная улыбка не сходила с его придурковатого безмятежного лица. Наверное, потому, почуяв добрую душу, так и льнули к нему бродячие поселковые собаки. Дружной разномастной стаей они сопровождали солдата в его бесцельных шатаниях по селу.
- Мне многое удалось повидать, а вот гейзеры не пришлось. Очень хочется на Камчатке побывать, горячие гейзеры те самые посмотреть, - сказал он, поглаживая мохнатую спину приблудного Шарика. - Как-нибудь туда обязательно соберусь.
- Чокнутый, - говорили ему в спину сельчане и крутили у виска пальцем.
В апреле стало припекать солнце и между рам его окна, наглухо заклеенного на зиму, веселым красно-черным огоньком затрепетала очнувшаяся от сна бабочка-крапивница.
- Ну, дуреха, ну, дуреха, - ласково приговаривал Анрей. Он выставил внутреннюю раму и, нечаянно разбив наружное стекло, выпустил бабочку. - Живи, ищи свой дом, и я буду жить рядом!
- Точно, тронутый паря, - сказал сосед Андрея. - Надо же, не пожалеть стекла для той мухи!
Жить солдату оставалось на донышке. Этой же весной во время ледохода он спас двух мальчишек несмышленышей. И утонул в стремнине. Его хоронили всем селом, несли ордена на красных подушечках, тихо говорили:
- И откуда только такие мужики берутся?
-----------------------------
Я его знаю.
Мимо Грозного, под обстрел,
Нас швырнуло в разгар зимы,
И над нами свинец запел,
И с войной побратались мы.
Это стихи из обыкновенной школьной тетради в клеточку прапорщика, техника полкового медпункта Александра Маличкина.
…Грохот, рваные вспышки огня, надрывный рев моторов, визг осколков, смрадная пороховая гарь. Не прошло и получаса, штурмовой батальон потерял пять танков, они сгорели бенгальским огнем вместе с экипажами. А духи, прячась в арыке, все били и били на свет из гранатометов - в упор, прицельно, зло. А он из этого ада вывозил раненных на маневренном тягаче с красным крестом. На зеленых бортах тягача Саша размашисто написал белой краской «За Родину!»
Разные чувства вызывала в Чечне эта надпись. У кого-то теплели и влажнели глаза, кто-то норовил плюнуть вслед. В бою для чеченских снайперов эта надпись стала все равно, что красная тряпка для разъяренного быка. Они забывали про бой и, пытаясь ослепить тягач, били и били по его триплексам, не жалея патронов. А он все пел на свои стихи:
Мы не забудем, позже допоем.
Начнем сначала, как не раз бывало,
Скупые слезы, спрятав под дождем,
Укрыв убитым лица покрывалом.
Уж пару раз, вставая на дыбы,
Моя броня дрожала, но крепилась…
Какие, к черту, красные кресты,
Когда когтями смерть уже вцепилась!
Они выбрались из пекла живыми благодаря мастерству вождения прапорщика Маличкина. Вылезли из тягача, побитого осколками, а водителя нет. Где Сашок? Сашок лежал в кресле раздавленный контузией…
Продолжение следует...
Анатолий Столяров,
член Союза писателей России