Главная  |  Новости  |  Газета «Регион»  |  Троицкий Вестник  |  Архив газет  |  Реклама  |  Контакты  |  Объявления  |  Правила

Власть      Экономика      ЧП      Спорт      Культура      Здоровье      Образование       Социум      История      Рассказы троицких писателей      Видео

Моя военная улица

Моя военная улицаНаш квартал. Четная сторона улицы Пионерской, что в Челябинске. Он начинался с углового домика, где жили старики Молокановы. Ржавая двускатная крыша, низкая завалинка из угольной золы, обшитая прогнившими досками, тоскливые окошки, едва ли не до самых стекол ушедшие в землю, на крепкой широкой лавке перед воротами аккуратно выжжено лупой «Сеня-Веня».

До войны поляна перед домом не зарастала «кашкой» и «калачиком». Каждый вечер степенные братья-близнецы Сеня и Веня выносили на лавку патефон, то и дело меняли в его разверстой алой пасти черные пластинки, и по утоптанной в камень поляне пылили в танце пары, до первых петухов плыл вдоль улицы нежно-вкрадчивый голос певца Вадима Козина.

…Сеня-Веня пропали без вести в первый год войны, и сразу же обезножила и слегла от горя их мать Молоканиха. Поляна заросла. Степенный старик Молоканов пас теперь на ней двух своих дойных козочек. Ни с кем не здороваясь, он то камнем сидел на широкой лавке перед домом, то вдруг обнимал коз за горячие шеи и, плача, рассказывал им что-то быстро-быстро. За длинным забором Молокановых из тощей тарной дощечки стоял «дворянский» дом. Он покоился на высоком фундаменте, был невелик, но горделив под стрельчатой крышей, опалублен в «елочку» строганной доской и выкрашен желтой охрой.


Во дворе его было всегда сумрачно. Яблоневый сад рос в нем беспризорно. Деревья потеснили дорожку к резному крыльцу, переплелись ветвями и выбросили кроны на улицу. Каждую осень они к великой ребячьей радости щедро сыпали на тротуар пурпурные ранетки.
Хозяйками дома были две пожилые сестры Невские - «дворянки», как за глаза называли их по всей улице. Имена их не знали. Темноволосые, строгие, с чистыми иконописными лицами, они ходили легко и прямо, не шли, а словно бы скользили по паркету, и не важно, что у них было в тот миг под ногами - то ли усыпанная яблоневым цветом плиточная дорожка к крыльцу, то ли раскисшая от осенних дождей наша глинистая исковырянная водопроводчиками улица.
Они ни с кем не водились, лишь холодно-вежливый полупоклон при встрече, да иногда их темные ресницы, вдруг дрогнув, приоткроют тоску в молодых их прекрасных глазах.

Рассказывали, мужа старшей, офицера царской армии, героя Брусиловского прорыва, расстреляли на улице Питера пьяные матросы за отказ собственноручно сорвать с кителя ордена и полковничьи погоны. Муж младшей, большевик, командир кавалерийской бригады, перед войной бесследно исчез в застенках «полукруглого» здания НКВД.


Дом конопатой Ирки отделяла от «дворянского» подворья сиреневая чащоба. Когда-то, сирень росла аккуратными кустами по линейке, каждую весну их любовно прореживал и подстригал садовыми ножницами Иркин отец-летчик.
В 1937 году в неравной схватке в небе под Мадридом он расстрелял весь боекомплект. Вражеские летчики, обложив его со всех сторон, попытались посадить дерзкий истребитель, сбивший два их самолета. Но Иркин отец пошел на таран, обрушился на франкистский истребитель и винтом обрезал ему хвост.

Все складывалось удачно. Он выбросился с парашютом над окопами интернационалистов, но за несколько метров до земли с третьего захода его расстреляли разъяренные франкистские летчики. Он приземлился мертвым, и окровавленное его тело бережно накрыл шелковый купол парашюта.


…Родилась Ирка. Но с тех самых пор к сирени не прикасались ножницы. Она хищно затянула длинный дворик, заняла добрую половину огорода, а в мае неистово обливалась бело-лиловой пеной, но даже мы, пацаны, не трогали ее холодные тяжкие гроздья.
Иркина мать была нелюдимкой и работала на каком-то секретном заводе. Уходя на службу, она закрывала дочь на замок, выдвигала на всю длину воротный засов, а два голубых оконца с улицы прикрывала еще и ставнями.
Ирка вначале сидела молча. Но к обеду начинала реветь. Впрочем, это был не рев, а скорее - тоскливый и бесконечный звериный вой. Мы, пацаны, открывали ставень, отжимали ножом-финкой узкую форточку и бросали на низкий подоконник хлеб, сыпали «дворянские» ранетки. Вой стихал, но Ирка ничего не брала, пока мы снова не закрывали ставень.

Дальше шел дом тети Шуры.


Скособоченный, неказистый, он смотрел на улицу всеми своими веселыми окнами. Вечерами на его завалинке всегда было тесно. Соседки едва ли не со всего квартала сидели плечом к плечу: штопали, чинили одежду, лузгали семечки или пели.
У тети Шуры - красное морщинистое лицо с мужскими чертами, оно грубовато и сурово, зато круглые совиные глаза по-детски чисты и веселы. Она казачка. Ее муж Тимофей Ефремов, кавалер двух Георгиев и Красного Знамени, погиб при штурме колчаковского Троицка. Тетя Шура одна подняла двух дочерей - Тамару и Лелю. Тамара вернулась с войны сержантом, долго не снимала гимнастерку и все время плакала.
Леля на фронте была санинструктором. В 1942 году она вернулась домой беременной и родила ненормального Женьку. Он вырос потом, но ходить так и не научился. Сидит себе на земле мальчишка - пацан как пацан. Нос, уши, голова, стриженная наголо, - как у всех, лишь глаза задумчивые, медлительные и как будто постоянно в себя глядят. Увидит гальку или цветное стеклышко - подберет ноги калачиком, длинными руками от земли оттолкнется, а тело вперед подаст. Так, сидя, и ездил по улице Пионерской на заднице. А чтобы его штаны пореже чинить, тетя Шура их поверх кожей от старого чемодана обшила. Катит Женька на заднице по тротуару, улыбается людям, кошкам, собакам, курам и всем: «Здря-ясте! Здрясте! Здря-ясте!»

Последним по нечетной стороне нашего квартала был «белый» дом заведующей продуктовой базы Рюминой. Вместительный, беленый известью, он постоянно гремел музыкой и был полон гостей. Даже в самые голодные годы войны…


Гости - все военные - не раненные, измотанные фронтовой работой, прибывшие на поправку, а кадровики, военкоматчики, энкавэдэшники - вечно красномордые и лощеные. Они потом и за Победу праздновали чуть ли не месяц на всю улицу, блевали, пьяно мочились на углы и тут же били о них бутылки, а наши совершенно безвредные дворняги, не уставая, день-деньской злобно брехали на «белый» дом. И даже покусали какого-то подполковника. Он попытался, даже завести «дело о покушении», но предъявлять его было некому, собака-то общая - уличная.

 

Нечетная сторона. Она начиналась бревенчатым Г-образным домом, смотрящими окнами в большой огород. Жили в нем Анна Петровна, жена слесаря паровозного депо Егора Семеновича, и две ее дочери - Верища и Полища.

Помнится, Анна Петровна была бухгалтером на железной дороге. Голос у нее был высокий и сиплый, как у перегретого паровозного гудка. Верища и Полища - одинаково здоровенные, широкоплечие, тоже говорили грубо, на мужской манер, по-мужски скручивали цигарки и дымили, как паровозные трубы. А уж постоять за свою девичью честь и просто обиженных, при случае, они, ой как, могли!
Однажды я увидел, как у пивной они разняли в кровь разодравшихся фронтовиков. Они вошли в кашу сплетенных тел уверенно, как входит трактор в поле, заросшее чертополохом. Я не понял, как это произошло, но через минуту одни лежали в кювете, другие на брючных ремнях висели на заборе, третьи, утирая разбитые рожи, с умиленьем и восторгом говорили:
- Вот бы их нам в штурмовой батальон!!!
В середине войны из-за течи в котле паровоза «ФД» на грузовой станции остановили воинский эшелон с танками. Другого локомотива нет. Приказ: несколько часов, чтобы устранить поломку.
Но как?

Подняли колосники, опустили огонь. В горячее нутро топки вызвался полезть Егор Семенович. Одетого в ватники с головы до пят, его поливали из брандспойта, а он при тусклом свете лампы-переноски менял контрольную пробку парового котла. Горела на руках кожа, и он дышал вонью паленого рога.


Состав не опоздал. Его машинисту, допустившему оплошность с котлом, дали 25 лет лагерей, Егору Семеновичу, совершившему невероятное, дали очередную почетную грамоту, про него написали в железнодорожной газете статью «Есть на кого равняться!». А еще через полгода его похоронили в глинистой неуютной земле Митрофановского кладбища. Говорили, что пожег легкие…

Девки-бобылки Верища и Полища научились по мужичьи копать огород, ладить забор, колоть дрова и чинить крышу. А когда им особенно делалось невмоготу, они свертывали цигарки из махры и ругались мужскими голосами.


Следующим шел мой дом, в котором одновременно жили девять семей, не считая «выковырянных» - эвакуированных. О шумном и тихом, бестолковом и умном, воинственном и самом мирном его бытии я не стану рассказывать, потому что уже рассказал в своей предыдущей книге «Мы живы, пацаны!».

…А этот удобный и просторный дом отделялся от нашего высоким красивым забором, плантацией крыжовника и вишни, был на особинку тепел, благоустроен и обихожен. Жили в нем «броневики» - заведующий трестом, начальник строительного управления, директор фабрики и другое начальство - все по брони освобожденные от фронта. Они и держались на особинку, ни с кем на улице не дружили, их дети всегда были сыты, хорошо одеты, имели дорогие игрушки, поглядывали на других свысока, но (теперь я точно убежден) всегда страдали от этого и все бы отдали в обмен на наши уличные отношения и вольницу.


Инородным телом в доме «броневиков» были сапожник - Демьян Иванович Баян со своей женой тетей Маврой и дочерьми - Оксанкой и Лилькой. Они занимали маленькую квартирку, в которой для Демьяна Ивановича фанерными стенами была отгорожена его мастерская.
Против своей полногрудой, ширококостной Мавры это был маленький, сухой и очень подвижный человечек с голым угловатым черепом и кустистыми бровями, в которых надежно прятались его плутоватые пуговичные глазки. Его не взяли на фронт: от рождения одна нога у него была короче другой, потому он и ходил немного боком, чуть подпрыгивая, но всегда - очень быстро.
В городе он слыл выдающимся сапожником, - шил на заказ только модельную обувь для дам, модные штиблеты и хромовые сапоги «со скрипом» - для фасонистых мужчин. Конечно, далеко не каждому это было по карману в то трудное время, потому «заказывали» у Демьяна Ивановича в основном видные люди.
Пошить обувь у Баяна считалось делом весьма не простым, но очень престижным. Потому, что заказами он всегда был обеспечен на полгода вперед; потому, что знаменитый сапожник имел крутой характер и, если не возлюбит кого, - ни за какие посулы не примется за работу; потому, что если он принимал заказ, то выполнял его с таким тщанием и любовью, словно это была его последняя в жизни работа. Обувь, пошитая им, отличалась особым изяществом, служила бесконечно, сидела на ноге, как влитая, и бралась сапожником на обслуживание: можно было рассчитывать, что Демьян Иванович всегда и набойки заменит, и, если надо, обновит ее внешний вид.

Обувь «со скрипом» шили тогда многие мастера, но Баян, рассказывали, обладал особыми секретами, переданными ему отцом и дедом по наследству - тоже именитыми сапожниками. Его штиблеты или сапоги не скрипели, а (в зависимости от желания заказчика) исполняли каждые свою мелодию. Сапожник не выдавал секретов. Вход в его мастерскую - насквозь прокуренный, пропахший хорошими кожами фанерный ящик - был заказан всем, кроме нас, детворы.


На полу под тяжелой чугунной плитою у него месяцами выдерживалась береста и тонкие лубья неизвестных деревьев. Я видел, как Демьян Иванович время от времени сдвигал плиту и доставал бересту и лубья. Он мял, нюхал, стучал по ним рыжим прокуренным пальцем и слушал, как они звучат. Еще я помню, как лезвием бритвы он снимал с них слой за слоем, выкраивал их в хитроумную мозаику и вкладывал ее прослойками на разные лады в кожаные подошвы.
- Запоют, еще, как запоют! - говорил он сам себе. - Человеку без музыки - ну никак не обойтись! Даже на его ходу.
В этот момент, я видел, как из кустов-бровей показывались его счастливые смеющиеся пуговичные глазки.
Но иногда на Баяна, как он сам говорил, «находило». Получив очередной расчет от заказчика, он неожиданно бросал всю работу и заруливал в пивную, что размещалась сразу за огромным огородом «броневиков».
Он возвращался оттуда с песнями, приплясывая и ловко крутясь на укороченной ноге.
На крыльце его встречала тетя Мавра. Из глаз ее сыпались искры, а сама, воткнув руки в бока, она походила на здоровенный самовар, плещущий злым кипятком.
- Не крути огнями! - чувствуя неизбежное, - кричал ей Демьян Иванович, - дом сожжешь! Я, говорят, - гениальный сапожник!
- Ничтожество! - кричала Мавра на всю Пионерскую. - Ты настоящее ничтожество! Пьянь кирсараевская!
Оксанка и Лилька изо всей мочи ревели и дергали мать за руки.
- Пусть папа спать ляжет…
- Люди, вы посмотрите на этого пропойцу и бездельника! Прочь из моего дома! - все больше распалялась она.
Знаменитый сапожник попытался, было, поцеловать хромовые полусапожки с «музыкальным ритмом», туго обтягивающим ее икры и специально пошитые им для любимой жены, но тетя Мавра крепко лягнула мужа хромовой ногой, и он скатился с лестницы в клумбу ее любимых «американских ромашек».
Он встал сразу отрезвевший. И в тот же миг затихла Мавра.
- Та-аак, Мавра… ты мне больше не жена! - сурово сказал он и твердо зашагал назад в пивную.
Вернулся он с подводой и двумя друзьями-гуляками. Они зашли в дом и бережно, как гроб, под безудержные рыдания Мавры, Оксанки и Лильки вытащили огромное резное трюмо богемского стекла - фамильную гордость Демьяна Ивановича. Так же бережно трюмо укладывали в подводу.
- Мавра! - сурово и театрально объявлял Демьян Иванович. - Я ухожу от тебя к другой жене. Навечно!
Коновозчик осторожно трогал, а сапожник и его друзья-гуляки шли рядом и, чтобы не упасть, держались за телегу.
Проходила неделя. Тетя Мавра находила мужа у «другой жены». Не знаю, что там происходило, но Демьян Иванович также гордо возвращался на подводе с резным трюмо богемского стекла. Сколько себя помню в ту пору, история с трюмо у них никогда не прекращалась.

Последний дом на четной стороне нашего квартала называли «сараем». Наверное, за его неуклюжесть и бестолковость; был он, как у плохого хозяина сарай, куда сваливают все подряд без разбору. Расхристанный, самый неспокойный он был, как и наш, переполнен жильцами, в нем то все сразу ссорились, то пели песни, в нем всегда текла крыша, отсыревали стены, промерзали углы, дымили печи и половицы при ходьбе качали, как ноги пьяного мужика при возвращении из пивной.


Как и в нашем доме, здесь все были на фронте, иногда возвращались раненные или инвалиды; тогда «сарай» ночь напролет лихорадила бесшабашная гулянка, песни то огневые, то печальные, как вселенский мор, казалось, поднимали крышу. Иногда они прерывались отчаянной руганью и дракой, и тогда сквозь окна и двери с матом вылетали на улицу то солдатские жены, то сами виновники торжества.
Но все кончалось. Поправившиеся снова уходили на фронт, инвалиды искали себе занятие, и опять «сарай» жил мирно трудной полуголодной жизнью. До следующего возвращения.

Но вернулись с войны далеко не все. Четырнадцать «выключек» принесла в «сарай» наш уличный почтальон Валя Котова. До 1950 года умерли еще шесть инвалидов.


…Сегодня моей военной улицы, что была в районе городской больницы, нет. Растоптали ее одинаковые хрущевские кварталы. Сохранились лишь кое-где могучие клены, когда-то посаженные возвращающимися фронтовиками вдоль тротуаров. По ним можно угадать улицу.

Каждую весну я прихожу сюда, снимаю шляпу и говорю: «Здравствуй, моя улица!». И, кажется, деревья узнают меня.

Анатолий Столяров


 


+20
Поделиться новостью с друзьями:



Метки:

8 мая 2013 16:13 #1Viktoria
Побольше таких историй об улицах города и о людях, которые жили на них


0
'

Добавление комментария

Уважаемые посетители!

На нашем сайте вы можете не только читать новости, но и публиковать свои. Приглашаем школы, учреждения культуры и простых посетителей размещать свои материалы.
Как разместить свою статью на сайте можете узнать здесь

Имя:*
E-Mail:
Комментарий:
Вопрос:
Название улицы между улицами "Гагарина" и "Ленина"
Ответ:*
Введите код: *


Сообщение для редакции


Ваше имя:
e-mail:
Текст сообщения:

Отправить


Оформить заявку на рекламу можно здесь


Архив новостей

 

В виде календаря

«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

В виде списка

Март 2024 (96)
Февраль 2024 (96)
Январь 2024 (73)
Декабрь 2023 (99)
Ноябрь 2023 (98)
Октябрь 2023 (80)
 
Подробнее...


Троицкая афиша

 

Кто сейчас онлайн?

Всего на сайте: 54
Пользователей: 1
Гостей: 53
amichael

Мы "Вконтакте"

 

Мы в OK.RU