Ну и что, а дремучий большой дед в ковбойской рубахе и бейсболке невозмутимо и нескоро ехал на своем трехколесном велосипеде…

 

Впереди него брело к околице и пощипывало призаборную зелень стадо овец, его упорно подгоняла и собирала в кучу желто-серая коза с рогами-ятаганами.

— Это чего она? — спросил я деда.

— Мотькой ее зовут, она у меня заместо собаки стадо сторожит и в кучу собирает. А если надо, то и разгонит к чертям. Она у меня нравная и страсть как умная! Но нравная, собака… куды захочет, туда и бежит, куды захочет, туда и влезет. Не удержишь! Потому я ее для вразумления во дворе на железной цепи держу. Иначе жуть че будет…

— Странный у вас велосипед, трехколесный…

— Китайский он, но надежный. Я его немного перекроил: вместо четырех его скоростей одну ему примастрячил — заднюю, а потом и два багажника приделал, смотри, как хорошо получается…

Он сделал круг на крохотном пятачке, потом развернулся и повторил круг задом наперед.

— А грузоподъемность? Я на нем по пять больших ведер песка возил, да плюс я — 90 килограмм. Ну? Посчитай, сколь всего выходит?

Прикинул — более полутора центнеров на велосипеде-трехколеснике!

Познакомились. Зовут деда Алексей Семенович Макеев, ему 78‑й год. Жена умерла, дети живут самостоятельно, а он… Как можно жить без работы? Вот потому он и пасет своих сорок овец и «нравную» козу Мотьку… Впрочем, неизвестно, кто кого пасет. Пока мы с ним калякали, овцы разбрелись по улице, а Мотька, встав на задние копытца, объедала ветви кустарника, что выпростались из соседнего палисадника.

— Мотька, работать! — строго пророкотал Семеныч.

Коза неохотно оторвалась от своей трапезы, но с усердием принялась собирать овец в стадо, а если кто и супротивился, в ход шли ее рога-ятаганы.

Мы медленно продвигались по деревне: стадо впереди, Семеныч чуть крутил педали, я шел рядом. Налетала теплая дождевая морось, но ее то и дело пробивали солнечные лучи, и тогда мокрая пыль ворочалась над селом золотым туманом. Встречные детишки издалека здоровались с нами, Семеныч отвечал им теплым рокотом:

— Здравствуй, мой золотой! Здравствуй, моя золотиночка!

У его двора стоят: небольшой трактор, тракторные грабли, сенокосилка — все в рабочем состоянии, это он собрал своими руками из бросового хлама.

Во дворе кур видимо-невидимо!

— Сколько голов? — спрашиваю.

— А черт его знает, может, пятьдесят, а может, и все семьдесят…

— Чего так?

— Так я их по осени считаю.

— Корова есть?

— На что мне одному корова? Есть свинья, а вот раньше, когда семьей жил, у меня буренок до восемнадцати голов доходило.

Разглядываю крепкую баню, рубленную в «лапу с присеком», древний автомобиль «ГАЗ-69»…

— Заводится сполоборота! — фанфаронски заявил хозяин. — Хочешь спробовать?

Я «спробовал» — четверть часа пытался завести мотор «кривым стартером», потом еще дед крутил до пота…

— Странно, — изрек Семеныч, почесывая голову сквозь бейсболку, — с чего бы это он, зараза?

Подняли капот, и причина сразу нашлась, оказалось, что нет аккумулятора!

— Вот язвить-та! Так он же у меня на зарядке…

Присели на порожке, тяпнули за праздник деревни. Семеныч призадумался и начал рассказ:

— Я, понимаешь, с семи лет начал работать — в колхозной бригаде пристроился, только война кончилась. Сижу на полевом стане в тенечке и ручку крупорушки кручу, зерно дроблю для кухни. Придет повариха, спрашивает: «Ну, накрутил, сынок, муки?». Я головой кивну, мол, накрутил. Она опять спрашивает, смеется: «А че у тебя мордуленция в муке?». А как ей не быть в муке, ведь я ее тихонько ем, пробую, голодный вечно… Повариха по голове погладит: «Спасибо, сынок-работничек!» и еще мне муки отсыплет, а то и молока принесет… Так вот и жили в то голодное время.

Он замолчал, тяжелой рукой тихо погладил цыпленка-подлетыша, вспорхнувшего ему на колено, и продолжил:

— Сам видишь, силы мне было не занимать. Отремонтировал двигатель экскаватора, поднял его электроталью, а тут свет отключили… Мне бы, дураку, цех закрыть да домой идти, ан нет, работу надо закончить, вот только немного приподнять двигатель, чтобы на место сел… Приподнял, в спине хрустнуло, но двигатель на месте. Утром на работу вышел, ничего не болит. Потом почти полгода по больницам в простынях висел, на ноги поставили со второй группой инвалидности, но вскоре на третью перевели…

Стал работать в колхозе. До выхода на пенсию три дорогих корсета износил, на четвертый денег не хватило, и я его сам сшил из сурмети (бычья шкура — А. С.).

Мы еще тяпнули за деревенский праздник. Помолчали. Он согнал с колена цыпленка-подлетыша, встряхнулся:

— Знаешь, Анатолий, я страсть как люблю читать! Пойдем в дом, свою библиотеку покажу.

— Зачем тебе этот крутой боевик, ведь ее в переводе на русский, — вспомнил я упоминание в интернете, — прочитали всего пять человек?

— Просто так, для сравнения с нашими прославленными…

— Сравнил?

— А там нечего сравнивать!

— Так выброси ее.

— А с чем тогда сравнивать!? Когда просят, к примеру, у меня Толстого, я даю Толстого и этого английского черта в придачу — для сравнения…

— Ну, и…

— Открой книгу, там отзывы на душегуба.

Открыл. Всего два отзыва: «Да пошел он…» и «Ну и подсунул ты мне, Семеныч, га…о!»

Разогнав кур, мы прощались за воротами. Семеныч обнял меня, клещами пожал мне руку и сказал:

— Не суди, Анатолий, человека с наскоку. Каждый человек красив и нехорош по‑своему…