Чего только не умел его отец: выплавлял чугун, пек хлеб, обжигал кирпич, а когда однажды сосед по улице попросил печь сложить, не терзал себя сомнениями — получится или нет, стал глину месить, хотя умения у него было ровно столько же, как у того соседа. Уж такие они Фелички, рисковые. Говорили еще про них: «Фелички дела не боятся, дело их боится»…

Печь получилась, и грела, и не дымила. Наверное, с того дня молва по округе пошла — Фелички — печники. А уж раз нарекли тебя люди мастером — будь им, таков у Феличек характер.

С семи лет отец к печному делу сына приучал, с собою брал. Сборы недолги: мастерок, молоток, кусок хлеба в тряпице, через плечо шаблон для выкладывания свода русской печи, и вот она — дорога, от деревни до деревни, тропинки и проселки. Ждали-пождали их и как дорогих гостей встречали: кому печь переложить, кому дымоход почистить. Ну, а новую печь класть — обязательно на новолуние, по людским приметам она теплее получалась.

Только Фелички в приметы мало верили, надеялись на себя больше. Бывало, разбирают старую печь, непонятный канал откроют. Для чего? «Тепло отдать», — решает Андрей. «Нет, для лучшей тяги», — возражает отец. «Для тепла!» — «Для тяги!» «Ты че это?» — «А ты че?» Крепко заспорят. Потом мазнут друг друга сажной пятерней по рожам, расхохочутся. Только Андрей чаще правым оказывался, а чтобы доказать это, не ленился печь до самого основания разобрать.

— Тебе, Андрюха, легче моего, ты пять классов закончил, — неуклюже оправдывался отец. — Ну, ничего, в следующий раз я вперед скумекаю и беспременно тебя ущучу.

Так вот и учились ремеслу в работе, споря, подзадоривая друг друга. Плиты с духовками, «барабаны», «голландки», «банные», «итээровские», печи-столы — многим приглянулась тогда эта выдумка печников Феличек.

— Надо уметь свою работу со стороны увидеть, — поучал отец. — Будто она и не твоя вовсе. И разбор ей в башке до последнего кирпича устроить… Чтоб не довольство собой, а смута в душе поселилась. Тогда следующую лучше выложишь.

Постарел отец, и стал Андрей самостоятельно по печному промыслу ходить. Уйдет — и с концом.

— Чего так долго? — спрашивает отец. — Или пяток печей сложил?

— Одну. Со смутой на душе.

Удивлялись заказчики юному мастеру. Положит рядок кирпичей будто нехотя. Отойдет, посмотрит, иногда в бумажке черканет. Кто удивлялся, кто опасался, думал: «Чудаковатый, однако… А может, дела не знает?»

Но печь получалась, не обычная каменная громада на пол-избы, — а небольшая, ладная и словно бы живая. Вспыхнет в топке, загуляет с перещелком пламя, весело загудит дымовая труба. «А тепло‑то будет?» — все не верится хозяину.

Жар — вот он, да такой приключится, хоть двери отворяй. На диво экономны печи Андрея Феличко и тепло в доме, что термос хранят.

Он очень хотел учиться. Так сильно хотел, что в 1936 году поступил в Магнитогорске на двухгодичное учительское отделение пединститута. Поступил… с пятью классами за плечами!

— Как? — переспрашивает меня старый печник. Глаза его посинели, брызнули шалыми искрами. — Очень настырный был, вот и поступил. Рассчитывал: пока разберутся, кто я есть на самом деле, да пока решатся выгнать к чертям, чему‑то непременно научусь. И еще в литературное объединение ходил, называлось оно «Кабинет рабочего автора». Подсмеивались надо мной, подшучивали. А мне не до шуток: у поэтов тоже надо было хоть чего‑то перенять.

Со второго курса за академическую неуспеваемость выперли. А я даже успел экзамен по теории литературы сдать. Начал снова печи мастерить, да объявление прочитал. Дескать, при том же институте 8‑месячные сокращенные курсы организуют. К удивлению, мое заявление опять приняли.

Шесть месяцев проучился. Да опять промашка вышла. В то время наш институт с горно-металлургическим соревновался: институт с институтом, курс с курсом, группа с группой, студент со студентом. Вот и ко мне пристали, говорят: «Пиши, Андрюха, договор на соревнование с будущим инженером». Отнекивался я, хотел еще лекции послушать. Но настояли… Написал я его стихами в шуточной форме. Два института от смеха чуть не померли. Однако, не это главное. Под сотню ошибок я сотворил в договоре, и опять… из института выперли. Такая вот у меня учеба вышла, мои университеты… Переехал в Пласт, в нем не было центрального отопления, и моими печами очень интересовались.

— А почему бы школу не закончить, — спрашиваю печника, — а уж потом институт пытать?

— Да вот такой я Феличко, хотел нахрапом образование получить, но не вышло…

В Пласте его свалила болезнь, что с раннего детства неотступно шла за ним по пятам. Одолела, да так круто, что подумалось ему: «Больше не будет для Фелички печек…» Иногда в липком бреду видел отца. Он заглядывал ему в глаза, задиристо подмигивал: «Ну, что, Андрюха? А солнечная печь, о которой мы с тобой кумекали? Маленькая такая, жаркая… Или слабо ее сложить?»

Он все‑таки поднялся. К удивлению врачей. Был очень слаб, но, как голодного к еде, тянуло к работе. И печи клал. Сидя, надстраивая леса. А его отговаривали, стращая: «Ну, куда тебе с туберкулезом позвоночника…» Потом он напишет карандашом в ученической тетрадке:

Везде, где бы ни был, он приглядывался к печам, изучал чужую работу, искал в библиотеках чертежи и книги по любимому ремеслу. Но было их до обидного мало. Тогда он придумал собственные конструкции декоративных печей с художественной выкладкой — печь-«гармонь», «ромашка», «снежинка», камин-«рояль», печь с подземным ходом для обогрева пола. Появились на них карнизы, «зеркала», замысловатые украшения — все, по выражению мастера, «для радости души». Как‑то на лавочке услыхал от стариков сказку про безугарную чудо-печь, в которой всю зиму золу не выгребают. Подивился тогда вместе со всеми, а мысль о ней гвоздем в голове засела, и не было от нее ни днем, ни ночью покоя.

…Как не выгребать золу — сразу придумал, а вот как от коварного врага — угарного газа — обороняться и чтобы тепло в печи удержать — здесь Андрей Филиппович много бессонных ночей провел и карандашом не одну тетрадку извел.

И сделал эту «сказку». Попутно изменил конструкцию дымоходов. Получилась у него русская безугарная печь, в которой зола удаляется один раз в 7‑10 дней… с улицы. И еще. Если обычная печь остывает за 10‑12 часов, то его — за 17‑18.

Как мог, сделал описание, приложил чертежи и послал все в столицу, известному светилу и автору книг по нагревательным печам. В 1985 году в Стройиздате вышла солидная книга Ю. П. Соснина и Е. Н. Бухаркина «Бытовые печи, камины и водонагреватели». Вот что там сказано:

«…Несомненный интерес представляют русские печи проекта А. Ф. Феличко. Им разработаны конструкции, имеющие в отличие от других печей специальный золовой канал с золосборником, из которого очаговые остатки сбрасываются наружу помещения в специально отведенное место, что позволяет сразу после топки печи перекрыть ее заслонкой от дымовой трубы и предотвратить попадание угарных газов в помещение. Это также замедляет охлаждение протопленной печи, за счет чего значительно увеличивается ее производительность.

А печь с подтопком конструкции А. Ф. Феличко может обогревать 3‑4 смежные комнаты, и одновременно в своде ее можно качественно выпекать хлеб… Расход угля составляет: в холодное время при одноразовой топке — полведра, при двухразовой — ведро. В теплое время при одноразовой топке — четверть ведра».

— А чего же тебе, Филиппыч, гонорар не выслали? — интересуется кто‑нибудь из его заказчиков. — Вон сколько страниц твоим печам места в книге отвели.

Старый печник будто не слышит. Он открывает книгу, тычет заскорузлым пальцем в красочные чертежи с надписью «Печи конструкции А. Ф. Феличко, с гордостью говорит:

— Посмотрят сюда люди и скажут: «Знать‑то, не зря жил Феличко, вон какие печи отчебучивал! Хорошо, что людям все остается…»

В его доме тихо. Ни кур, ни гусей.

— Чтобы домашнюю скотину держать — ту же кошку, собаку, — оседлость нужна. А у меня жизнь на особинку — в людях, в дороге. Куда позовут, туда и иду печь ставить.

Зимой он все больше дома. Пышет жаром печь-лежанка его конструкции. Она обладает особым лечебным эффектом: простуды, радикулиты, прочие хвори запросто из человека выгоняет. Карандаш и тетрадка наготове. Здесь, на кухонном столе, покрытом чистой клеенкой, он записывает:

Есть у него еще одна мечта. Сделать «солнечную» печь — маленькую, компактную. Чтобы на дворе мороз и багровое солнце, а в горнице без угля и дров грело. Вот уже и конструкция в голове, чертежи наготове, только несколько специальных линз надо, для дела. Летом старый мастер планирует в Питер махнуть. Говорят, там стекольная фабрика есть и можно заказ сделать.

— Хочу вот еще пчелами заняться…

— А пойдет?

— Почему нет? С печами пошло, и с пчелами пойдет.

…Когда вы увидите его на автобусной остановке с потертым ученическим портфельчиком за спиной, где побрякивает печной инструмент и лежат тетрадки со стихами, не удивляйтесь его дремучему обличью. Он достанет из‑за голенища подшитого валенка карманные часы «Молния», посмотрит на белый циферблат и сердито вздохнет: опять опаздывает…

Вглядитесь в неправильные черты лица старого мастера с сажей, навечно въевшейся в кожу. Чудаковатый и добрый это человек. Наш с вами современник.

1988 г.