Люблю командировки в деревню своей непредсказуемостью. Не надо загадывать, что из нее выйдет, нельзя предугадать ее финал, — всякий раз произойдет то, чего совсем не ожидаешь.Письмо
«Крыша у нас насовсем прохудилась. Обратились в жилкомхоз. Полтора года ждали ремонтников. Наконец, приехали долгожданные с шифером, а сами еле языком ворочают. «Куда ж вы это, милые? — спрашиваем их. — Чай, два этажа в доме, неровен час…». «А мы, — говорят ремонтники, — только глаз подвострили… Теперь вот самая работа и начнется…».
Залезли они на крышу, песню там запели. Потом один спланировал в кусты, за ним — другой следом, ровно каскадеры какие. Сами ничего, а вот шиферные листы поколотили. Так и стоит у нас крыша худая».
Из письма журналисту от жителей села Октябрьское. Девять подписей.
«Котлету сделаю…»
Апрель выдался на редкость метельным.
Автобус до райцентра — села Октябрьское — отошел от Троицкого автовокзала по графику. Пассажиров вместе со мной — восемь человек. Мужики, немного пошептавшись, тотчас перешли в конец салона, зашуршали пакетами, захрустели солеными огурцами, оживленно заговорили, — вскоре оттуда потянуло первачом. Мужики, поглядывая в окна на проталины, заспорили о ценах на ГСМ и запасные части, и не понять было, что больше хмелило их: то ли самогон, то ли сама весна.
Женщины (их было двое) заняли места поближе к водителю. Здесь они сложили в проходе сумки, поставили у дверей два мешка c сахаром.
— Ты погляди, Нинка! — раскатисто гремела одна из них. Высокая, грудастая и необъятная, она стучала кулачищем по тугому сахарному мешку. — Это ж надо такое, сахар‑то в городе на шесть рублей супротив нашего дешевле!
Ее соседка Нина, худая и маленькая женщина с руками доярки, скорее походила на девочку-подростка, она подсчитывала на клочке бумаги выгоду и, поблескивая глазками-пуговками, восторгалась:
— Вот и я говорю, по триста рублей сэкономили! Сегодня нашим мужикам не грех и на полулитровку выделить, лишь бы они, собаки, нас встретили на остановке. На себе ни за что не упереть такую тяжесть.
— Пусть только запаздают, — грозилась здоровенная Валентина, — я же тогда из своего котлету сделаю…
Автобус свернул в село Песчаное. Впритирку к его бокам потянулись нескончаемые грязные сугробы тающего снега.
— Только бы встречной машины не было, — нервничал шофер-мальчишка, — ведь сядем тогда…
Встречной, к счастью, не было. В центре села мужики сошли. Морды у них были красные, они все продолжали спорить о том, во что обойдется ремонт трактора Т-4, а один не спорил, он все пытался затянуть:
— К трактористке сватался,
Только зря измазался…
Автобус тронулся и тут же застрял в снеговой каше.
— Вот так с этим Песчаным всегда, — едва не плача, сказал шофер, — не хотят чистить остановку. Теперь весь график — коту под хвост!
Он достал лопату, поковырял под колесами, потом предложил:
— Хотите ехать — толкайте.
Мы толкали: я, женщина-подросток Нина и огромная Валентина. В автобусе больше никого не было, а сельская улица словно вымерла. Наверное, мы буксовали бы до темноты, если бы не Валентина: по ее команде шофер работал педалями сцепления и газа, по ее команде мы «раскачивали» автобус, только благодаря ее медвежьей силе сумели‑таки через час вытолкать автобус из снеговой каши.
Мы опять ехали, а Нина горевала и все озабоченнее приговаривала:
— Нет, не дождались нас мужики с сахаром, как мешки‑то теперь попрем?
— Пусть попробуют не дождаться, котлету из своего сделаю, — отвечала ей грозная Валентина и все вытирала пот шалью со своего большого лица.
— Так вон же они! — первым заметил мужей Нины и Валентины шофер. — Стоят себе за ветром и покуривают.
Продрогшие мужики обрадовались встрече. Но, пожалуй, больше других обрадовалась Валентина-богатырь. Щупленький ее муженек едва достигал ее плеча. Валентина сунула ему сумки и кульки, а мешок взвалила себе на плечо, понесла к саням. Одной рукой она придерживала мешок, другой заботливо поправляла шарф на шее мужа и чего‑то еще успевала говорить, ласково склонясь к мужниному уху.
— Ты погляди, любовь какая! — восхищенно сказал шофер, трогая автобус. — А то все «котлету» да «котлету сделаю»!
Мы ехали с ним вдвоем в пустом автобусе, смеялись, ели мой батон, поочередно отхлебывая воду-газировку из бутылки шофера-мальчишки.
По прейскуранту
Я очень устал с дороги, хотелось выспаться и потому выбрал одноместный номер в гостинице райцентра. Администратор взяла документы, стала оформлять, потом подняла на меня смущенные глаза.
— Только у нас электроэнергии вот уже который день нету… Отключили за неуплату… Будете единственным ночевщиком в гостинице.
— Чашку чаю можно?
Администратор развела руками.
— Поужинать тоже нечем?
Администратор покраснела.
— У меня плюшка осталась от обеда… Будете есть?
Я вспомнил про темный коридор с общим умывальником, про глухой, как медвежья берлога, туалет…
— А как не промахнуться мимо унитаза?
Администратор ничуть не смутилась.
— Я вам свечку подержу…
Делать было нечего и я взял ключи.
В номере — кровать, стол, кресло. И все.
При свете свечи я съел администраторскую плюшку, запил ее холодной водой из графина, лег в кровать и… будто в яму провалился. Правда, под утро сдобные плюшки приснились и горячий кофе с молоком. На пустой желудок, должно быть.
За ночевку уплатил 100 рублей — по прейскуранту. Побрился в редакции местной газеты, там меня и горячим чаем напоили.
Анатолий Столяров,
член Союза писателей России
Троицкая афиша
