Я его знаю.Мимо Грозного, под обстрел,
Нас швырнуло в разгар зимы,
И над нами свинец запел,
И с войной побратались мы.
Это стихи из обыкновенной школьной тетради в клеточку прапорщика, техника полкового медпункта Александра Маличкина.
…Грохот, рваные вспышки огня, надрывный рев моторов, визг осколков, смрадная пороховая гарь. Не прошло и получаса, штурмовой батальон потерял пять танков, они сгорели бенгальским огнем вместе с экипажами. А духи, прячась в арыке, все били и били на свет из гранатометов _ в упор, прицельно, зло. А он из этого ада вывозил раненных на маневренном тягаче с красным крестом. На зеленых бортах тягача Саша размашисто написал белой краской «За Родину!»
Разные чувства вызывала в Чечне эта надпись. У кого-то теплели и влажнели глаза, кто-то норовил плюнуть вслед. В бою для чеченских снайперов эта надпись стала все равно, что красная тряпка для разъяренного быка. Они забывали про бой и, пытаясь ослепить тягач, били и били по его триплексам, не жалея патронов. А он все пел на свои стихи:
Мы не забудем, позже допоем.
Начнем сначала, как не раз бывало,
Скупые слезы, спрятав под дождем,
Укрыв убитым лица покрывалом.
Уж пару раз, вставая на дыбы,
Моя броня дрожала, но крепилась…
Какие, к черту, красные кресты,
Когда когтями смерть уже вцепилась!
Они выбрались из пекла живыми благодаря мастерству вождения прапорщика Маличкина. Вылезли из тягача, побитого осколками, а водителя нет. Где Сашок? Сашок лежал в кресле раздавленный контузией…
Его и спецназовца Сергея отправили домой на поправку. Проводница жесткого плацкартного вагона подозрительно оглядела их и не захотела пускать в вагон. Худые в изношенном обмундировании, они совсем не походили на доблестных воинов. У Сергея все время тряслись голова и руки, из носа и глаз текло, у него была замедленная, как у наркомана, реакция, он плохо слышал. У Сергея была шестая по счету контузия.
_ Это что за бичи такие? _ начальнически рыкнула проводница, но увидев воинские проездные, смягчилась. _ Занимайте вон то крайнее купе, что у туалета, и чтоб мне тихо было!
«Шуметь» раненым было не на что. Денег у них хватило только на одну шоколадку, которую по-братски разделили. Так и ехали, отщипывая по крошке, запивая водой, поглядывая в окно. Спецназовец все плакал и все бормотал: «Нас предали, предали…»
------------------------------
Жизнь командира танка Володи Саблина. Она уместилась между датами 1975-1995г.г.
…7 апреля 1995 года Самашки (пригород Грозного) сдались без боя, духи выбросили белый флаг и военное начальство по этому поводу устроило парад на площади. Перед командованием в парадном строю проходила бронетехника, шла пехота. В откинутых люках _ командиры танков и БМП, шлемы застегнуты, ладони у висков, _ равнение налево!
Чеченские гранатометы ударили по парадной колонне залпом. Володю Саблина с диагнозом: «Минно-взрывное ранение головы с массивным разрушением правой теменной и височной долей головного мозга, ранение правой верхней конечности» в крайне тяжелом состоянии доставили вертолетом во Владикавказ. В переполненном госпитале командира танка положили в общем коридоре на одну койку вместе с раненным командиром БМП. А чтобы ребята не упали на пол, привязали их друг к другу бинтами.
Лишь на шестые сутки Володя вышел из комы. Он не говорил, потерял память, а на площади 108 квадратных сантиметров были удалены размозженные кости черепа, и на том месте, прикрытый лишь одной кожей, пульсировал мозг.
Родители с трудом нашли сына. Три месяца его мать не отходила от постели Володи, учила его заново говорить, писать, читать, ухаживать за собой. Особенно ему помогали сеансы лечения в барокамере. Солдат стал медленно поправляться.
Во время очередного сеанса баротерапии по вине медицинских работников в барокамеру, где находился Саблин, попала газовая зажигалка, которая дала течь, и при соединении газа с кислородом произошел взрыв и сильное горение.
В тот день Володя получил тотальный термический ожог пламенем третьей А- третьей Б степени, ожоговый шок тяжелой степени, отравление продуктами горения. На следующий день его не стало.
Будто склоняясь над судьбами,
Будто шагая вслед,
Нам они стали судьями,
Ребята, которых нет. ( Р. Рождественский)
Разные годы
Баба Вера и баба Настя _ две соседки, две подружки. Живут на одной площадке, двери квартир всегда открыты. Настя плохо слышит и Вера кричит:
_ Настя! Ты зачем белье на мою веревку повесила?
_ За хлебом? Я купила хлеб.
Вера кричит ей в ухо:
_ Зачем, говорю, мою веревку заняла?
_ Веревку надо? _ Настя достает из своей кладовки веревку.
_ Да, Настя, чтобы тебя понять, надо прежде репы наесться.
_ Редьку я ем. Нарежу кружочками, постного маслица лину, посолю круто и с хлебом-чернушкой… за уши не оторвешь!
_ Оторвать бы тебе, Настя, уши и собакам отдать, да собаки их есть не будут…
_ А как же мне без ушей жить? _ наконец услышала Настя. _ Че вместо них?
_ Вместо них радио поставим.
«Радио» Насте «поставил» внук, купил для нее слуховые протезы. Настя была очень рада, ходила по двору, накручивала колесико настройки и приговаривала:
_ Ой, девчаты, слышу, словно дите какое! Слышу березки шумят, слышу даже, как дед Палыч бубнит у первого подъезда. _ Временами ругалась. _ Это что за черт в уши мне все свистит и кашляет?
«Девчаты» _ такие же старухи _ выручали, помогали накручивать, потом не вытерпели:
_ А ну тебя Настюха, в омут с твоим радио, айда лучше всем кагалом на вокзал съездим. Гурьбой, кляня на чем свет очередное повышение цен, думу и президента, они автобусом едут через весь город за хлебом. Ведь на вокзале хлеб дешевле на 50 копеек.
Анатолий Столяров,
член Союза Писателей России
Продолжение следует...
Троицкая афиша
