Путь в приютРада совсем не помнит свою мать — та оставила ее еще в младенчестве. Рассказывают: накинула на голову красивую шаль, закусила ее концы зубами и закрыла за собой двери — навеки сгинула на бесконечных цыганских дорогах.
Зато Рада до мельчайших подробностей помнит тот страшный вечер в низеньком, задымленном от курева домике. На столе — бутылки, банки с консервами, в столешницу воткнут кухонный нож с выщербленной ручкой, ломти хлеба, захватанные стаканы с водкой. Отец оживленно беседует с ромалэ — они увели из колхозного табуна двух лошадей и ушли от погони.
Ссора вспыхнула, как взрыв динамита. Рада помнит, как побелели и сузились от бешенства глаза отца, а через секунду выщербленная рукоять ножа уже торчала из горла ромалэ.
…Придя в себя, отец поднял половицы в сенях, вырыл яму и закопал в нее своего собутыльника. Потом вымыл нож и воткнул его в столешницу.
Рада не спала всю ночь, потом день не находила места. Нож все торчал из столешницы и только подрагивал, отзываясь на тяжелые отцовские шаги. Рада не раз замечала на себе изучающий, пристальный взгляд отца, потом он переводил глаза на выщербленную рукоять. И она опять не спала, а на следующее утро, когда отец еще пьяно храпел на кровати, позвала участкового…
Так 13‑летняя Рада оказалась в Троицком приюте.
Десятилетняя Люба Х. и ее братик Костя, семи лет, сами нашли дорогу в приют. Они жили в Красноярском крае. Как‑то их мама собралась в дорогу, взяла с собой детей. На одной из станций послала ребятишек за хлебом. Люба с Костей вышли, купили буханку, а поезд тронулся. Они увидели в окно мать, она махала им на прощание рукой.
Братья У. — Женя, Миша, Андрей и их пятилетняя сестра Аленка жили с мамой на железнодорожном полустанке. Они не помнят, за что отец очутился в тюрьме. Зато хорошо помнят, как вместе с мамой лазали по чужим погребам: крали картошку, варенья, соленья…
Однажды всех пятерых поймали, закрыли в погребе, захлопнули крышку и придавили ее холодильником. Было очень страшно сидеть в кромешной темноте и сырости до прихода милиционера. Отвратительно пищали крысы, а одна, пробежав по Аленке, укусила ей ручку. Дети рыдали навзрыд, а мать гадко ругалась, проклиная жизнь, страну и весь мир. Мать посадили, а четверо ее малолеток определили в приют.
А эти, пятеро пацанов, чудом избежали смерти. Вагон с углем загнали в вагоноопрокидыватель Троицкой ГРЭС и уже решили перевернуть его, но осмотрщик в последний момент заглянул в вагон и… оцепенел: на угле безмятежно спали пятеро негритят! Легко представить, что случилось бы с пацанами, если бы они упали с высоты трехэтажного дома, а потом бы рухнули на них 60 тонн угля…
«Негритята» вдруг заговорили отборным русским матом. Их привезли в приют, отмыли, и они превратились в славян.
Трех сестер-погодков, Надю, Катю и Раю С., привели в приют мужчина с женщиной и старушка.
— Вот, — сказали они, — беспризорная троица. Мы подобрали их у контейнеров с мусором. Возьмите их к себе.
— Папа, мама у вас есть? — спросили сестер в приюте.
— Нет, они умерли.
— Может, есть бабушка или другие родственники?
— Нет, они тоже все умерли, бабушка от старости, дядя и тетя от пьянки… А брат Петька, собака, сдох, потому что бензин нюхал…
Детей помыли, накормили, приласкали. Прошло еще немало дней, прежде чем, оттаяв от добросердечия работников приюта, три сестренки вместе признаются, что привели их в приют… мама, папа и бабушка (!). А вот дяди, тети и брата Петьки у них никогда не было.
«Ма-ма», «Сча-стье», «2х2=4»
Вхожу в приют. Тепло, чисто, солнечно, по‑домашнему уютно, вкусно пахнет котлетами, домашней выпечкой. На стенах надписи: «Ма-ма», «Солн-це», «2х2=4», «Мир», «5х5=25», «Ра-дость», «2х3=6», «Сча-стье», «Дру-зья», «У-лыб‑ка»…
Директор приюта Н. С. Харций:
— Есть у нас дети, которые начали свое обучение в первом классе в 13 лет! И все это было у ребят до приюта нормой их жизни. Нормой! А наш приют, его тепло и человеческие отношения они с первых дней пребывания в нем воспринимают, как непонятный, враждебный им мир. И потому нередкие их дикие выходки (на взгляд обычного человека) мы, воспитатели, понимаем. Вымыть руки с мылом? Ни за что — выкинут полотенце и мыло. Спать на чистой постели? Вот еще что придумали — изорвут белье, скинут матрацы и улягутся на голые пружины. Прибрать за собой? Как бы не так — швырнут тарелку с супом, хлеб растопчут ногами. Зашнуровать ботинки? Не выйдет — сбросят обувь и… босиком по грязи или снегу.
— Вспоминаю, — продолжает Наталья Семеновна, — как поразил меня самым незамысловатым своим вопросом Федя Н.: «Тетя Наташа, что такое «ра-дость»? Это слово по слогам он впервые за свои 14 лет прочитал на стене приюта и впервые задумался над его смыслом.
Победы и поражения
Раньше дети открыто курили в приюте. Им позволяли. Теперь такого нет. Конечно, это вовсе не значит, что в войне с курением одержана победа. Кто‑то покуривает и сейчас — втихую.
Как в любой войне, в войне за детские души случаются поражения. Например, есть в приюте несколько девочек и мальчишек 12‑14 лет, которые уходят в школу с ранцами, но вместо того, чтобы сесть за парты, они предлагают себя за деньги, выпивку и сигареты. А две приютские девочки даже переболели сифилисом.
Р. — работник одного из детских садов Троицка. Про нее говорят, что это воспитатель с большой буквы. Не имея своих детей, она удочерила приютскую Анисью. Анисья выросла и… повторила судьбу своей родной матери: пила, развратничала, потом родила двух девочек и бросила их. Девочки попали в приют. Но Р. тут же забрала внучек к себе:
— Говорят, гены, гены! — возмущается Р. — Я все равно переборю в них это проклятье, эти гены! Они будут настоящими людьми.
Сказала и сделала. Хорошие у нее выросли внучки.
Ваню М. наркоманом сделали его родители. Закрывшись как‑то в туалете приюта, мальчик развел небольшой огонек и в жестянке сварил из подручных компонентов охмуряющее зелье.
Дамира Х. сделали токсикоманом родители. Чтобы мальчик не тревожил криком и спал, папа и мама прикладывали к темечку сына тряпочку, смоченную бензином… А однажды во время курения воспламенился бензин и папа с мамой сгорели вместе с домом. Дамира вынес из огня сосед. Мальчик больше года будил по ночам криками приютских, он и во сне все слышал звериный вой горевших заживо родителей.
Все приютские учатся в городских школах. Нередко они приносят похвальные грамоты: «Уважаемые родители! Большое спасибо вам за воспитание вашего сына (вашей дочери) Это очень способный ученик (способная ученица). Примите от всего педагогического коллектива сердечную благодарность!».
Невдомек школьным учителям, что его (ее) родителей уже нет на белом свете, или они есть, но просто папы и мамы не хотят видеть своих способных детей.
А те, четверо малолетних детей У., что попались вместе с родимой матерью на краже в погребе? Они оказались на диво работящими.
— Наталья Семеновна, — обратились они к директору приюта, — отпустите нас до вечера, мы калым нашли!
— Какой калым?
— Тетеньке одной картошку прополем.
Женя, Миша и Андрей вернулись в условленный час. На вырученные от прополки деньги купили для пятилетней сестры Аленки кроссовки, сладости и фрукты. На остальное купили на троих бутылку самогона. Пришли в стельку пьяные.
«Бегуны вы мои, бегуны…»
— Есть такая категория ребятни, которых мы называем «бегунами», — продолжает директор приюта. — Например, Ваня К. — от природы бегун. Отец его, рассказывают, вечно сбегал из детдома. Ваня весь в него — за ним семь побегов из приюта. Есть у него две тети, которые не раз брали мальчика к себе: воспитывали, учили хорошим манерам. Но он от них каждый раз сбегал. А у Лены С. рекорд — шестнадцать побегов!
Наш разговор прерывает телефонный звонок.
— Нашлись, говорите, на железнодорожном вокзале? — облегченно спрашивает Наталья Семеновна в трубку. — А ничего они там не натворили? Заведите, пожалуйста, этих бегунов ко мне для разговора.
В кабинет вводят двух сорванцов. 13‑летнего Колю И. зовут в приюте «Шоколадкой». Он и впрямь напоминает ее: черен, смугл, кожа цвета крепкого кофе с молоком. Вова М. — кудлат, белые его кудри оттеняют необычную голубизну его глаз.
— Зачем с уроков удрали?
— Да так… Весна ведь, захотелось на улицу…
Вместо эпилога
«Милая Наталья Семеновна! Пишут вам ваши бывшие воспитанники Маша, Наташа и Дима Максименко. Сколько же в свое время мы причинили вам и воспитателям хлопот! Сейчас мы живем в Магадане. Именно здесь нашлись наши родственники. Наташа живет у сестры, Дима — у тети. Все хорошо. Здесь нас любят, здесь мы желанны — как в родном приюте. Маше уже 18 лет. Она успешно заканчивает школу и параллельно учится на парикмахера, делает стрижки и прически подружкам — им очень нравится, значит, понравится и другим. Очень скучаем по вас. Летом, возможно, приедем в Троицк все вместе и тогда обязательно зайдем в родной приют. Спасибо за все доброе, что вы сделали для нас! Маша, Наташа, Дима».
Это только одно письмо. Таких очень много. А это значит, что ребячья пристань живет, что она очень нужна им. Она очень нужна нам!
Анатолий Столяров,
Член союза писателей России
Троицкая афиша
