Так ласково называют в поселке Петю Ходова. Ему за шестьдесят. До самой пенсии старательно работал в шахте, и шахта, наверное, за его преданность и уважение к ней пощадила его, оставила Ходе улыбчивость и немного здоровья. Он много еще чего умел, потому не сидел без дела и везде поспевал. А впереди него уже спешил его, Ходин, вопрос:

— Чем могу помочь, товарищи?

Забор поправить, поставить новую лавочку, подшить валенки старикам, прибрать у них на огороде за «спасибо» — все это он. А с особенной любовью он перешивал старые сумки, что тащили ему с разных концов поселка. Из сумочных пригодных лоскутков сшивал такую прелесть! Яркие, красивые, ни одна на другую не похожие, они останавливали взгляд. Случилось как‑то: один из «культурщиков», собирая на очередную выставку изделия- самоделки на конкурс «Мы не зажмуримся!», взял напрокат у бабушки Мареи Ходину сумку. На выставке Марее присудили первую премию с существенным денежным вознаграждением.

— Так то ж не моя заслуга, — смущенно лопотала старушка, — а Пети Ходина…

 

Ее никто не слушал: шквал аплодисментов заглушил ее робкие слова… Ей сунули премию и совсем ошалевшую от внимания и почета заставили расписаться… Прямо на сцене.

Потом бабушка Марея с денежным конвертом долго искала мастера Ходю, а он, грязный и счастливый, чинил «обчественный» мостик через ручей. Нет, денег он не взял, сказал только:

 

— Ты выставилась, Марея, значит, это твоя заслуга. Поступай с ним, как твоему сердцу угодно.

 

Мареиному сердцу было угодно отнести пакет многодетной семье Большуновых, что уже который год бедовали без отца, сбежавшего от «невыносимых семейных тягот». В те барахольные 90‑е многим скверно жилось, и помощь Ходи или его дельный совет всегда были кстати.

 

Он не нажил состояния на шахтерскую зарплату. Был у него крепенький домик, 12 соток земли-огорода, и все! А чего ему еще надо, коли сыны выучились еще при Советской власти, определились, наконец, в новой жизни. А ему, Петру, че делать‑то? Осталось только кому‑то помочь. Так нехитро рассуждал Петя-Ходя, и жилось ему, на его взгляд, прекрасно. Хотя…

Хотя его Жорка-друган, одноклассник, осуждал Петю:

 

— Ты, Петька, неправильно живешь! Надо, чтобы рублик к рублю рос, а потом и доллар пойдет! А ты задарма на всех работаешь. Эх, я бы на твоем месте бизнес сделал! Несокрушимый!

 

У Жорки — «Жопы», как звали его за глаза — бизнес был несокрушимый. Своя автозаправка, свои несколько магазинов в поселке, в них его сыновья тоже бизнес делали. Да и флаг им в руки, если бы они не выворачивали карманы тех, кто не способен этого делать. В долг — это Жорка со всей душой, под проценты. А когда у одноклассника Ходи умирала его жена от страшной раковой болезни, пришел к нему Ходя за помощью:

 

— Дай денег на операцию, я, Жора, ты знаешь, отработаю сполна.

— Под процент?

— Под любой процент, Жора…

— Так ведь у тебя, Петя, и заложить нечего… 12 соток? Так у меня их 450 гектаров. Домик разве? Но только на снос, здесь удобно будет только пруд соорудить… с рыбками.

 

Не дал Жора денег. А жена Ходи умерла в муках.

Минуло время. Налетели как‑то на Жорку шустрые люди с оружием, чистят его при дневном свете, а он орет благим матом:

— Люди добрые, это что же! Помогите от грабителей!

 

А люди добрые не видели, мимо прошли.

 

Ходя остался Ходей. Однажды пропал, когда его помощь особо была нужна. Потому что умер от удара его Жора-одноклассник. А кому помочь, коли его сыновья в бизнесе. Им было некогда, у них самый бизнес пошел….

 

Искали Ходю всем поселком… И нашли его в канаве, где он чинил общественный водопровод в общественных садах, его тоже хватил удар в одночасье…

 

Хоронили обоих в одно время. Только за Жорой шел большой духовой оркестр, он рыдал на весь поселок траурным маршем, от которого в подворотни забились и подвывали собаки. Ехали двое его сынов с расфранченными, в черном, женами на иномарках и безучастными внуками-подростками.

 

…Но они вынуждены были остановиться, пропуская всех жителей поселка, их молчаливая скорбь была так тиха, что духовики сконфуженно смолкли.