См. Часть 2 

Необыкновенные люди всегда жили в Троицком районе

Дом В. И. Нечепуренко, шофера Степнинской сельской больницы, стоит на самой горбушке известняковой горы — в десятке метров от сохранившегося фундамента знаменитой Крепостной церкви.

 

— А церковь где?

— В середине пятидесятых годов захотелось степнинскому партийному начальству хоть чем‑то отличиться. Надумали здание церкви приспособить под интернат, дескать — все детям! Пять тракторов (где их столько сыскали?) неделю грохотали, уйму топлива сожгли и только купола обрушили. Хотели было полы настилать и окна стеклить, — санэпидстанция приехала, сказала, что по санитарным нормам детишкам в церквах жить никак нельзя! А секретарю совхозного парткома потом всыпал по первое число: оказывается, наша церковь памятником была! Так и осталась она разоренной, погромленной, со временем свои же растащили ее на кирпичи — коровники да курятники ими латали. А сегодня то самое партийное начальство в религию ударилось, видать, в разум вошло и грехи замаливает…

На задах двора Нечепуренко полуразрушенная исковерканная пирамида из плитняка и старинного кирпича. Геодезическая отметка?

— Да нет, — говорит шофер. — Это часовня-памятник. На ней я в пацанах мраморную лоску видел на бронзовых болтах, и было выбито: «В благодарную память о степнинских казаках, геройски погибших в войне с Японией в 1905 году». Старики рассказывали, часовню делали всем селом. Каждый год сюда

приходили станичники при форме и наградах и поминали миром усопших.

Потом ту самую плиту наш Плаксин со школьниками у одной старухи в Форштадте нашли, в русскую печь ее приспособила вместо шестка. Хранили плиту в школьном музее, да вот и музея нашего не стало!

— А вообще‑то мой огород на старинных церковных могилах разбит, — продолжает Владимир Иванович. — Честное слово, об этом не знал! В 1992‑ом затеял я баню строить. Раз экскаватором черпанул, другой… на тебе — свод открыл и плиту сдвинул. Под ней усопший, словно только вчера прибранный…

На нем — крест тяжеленный из желтого металла, икона на эмали — очень красивая, Библия, сапоги красные хромовые, ношенные, с набойками, но еще очень крепкие. Борода богатая и зубы белые — один к одному. Икону и крест я в сельсовет сдал — может, ценность какая государственная.. А все остальное аккуратно зарыл и прибрал. Вон, глядите, под вишнями белеет, оказывается, еще два надгробия с той могилой дерном покрыло… А баню я в другом месте поставил.

Тракторист Петр Вибе живет в Форштадте, как и Тележкин. Он очень силен. На вид — угрюм и молчалив, на деле — работящ и доверчив, отвечает коротко, но охотно. Вот запись диалога между ним и знакомым фермером.

— Петя, ты зачем мой луг исковырял?

— Когда?

— На прошлой неделе.

— Где?

— У Путиловских ворот.

— Может, не я?

— Ты! След твоего бульдозера, Зачем в такую даль махину гнал?

— Надо…

— Опять Пугачевский клад искал?

— Так ведь нам с тобой про него историчка в школе говорила…

— А если я на тебя за потраву в суд подам?

— Не буду больше… Я там, кореш, в расход большой вошел. Гусеницу порвал и топливо, к чертовой матери, на месяц вперед сжег.

…Уже сколько десятков лет не унимаются степницы, все ищут и ищут золото, по легендам, запрятанное пугачевцами в разных местах у их родного села, — как раз на месте отхода главного бунтовщика. Он и по сей лень для них остался бунтовщиком…

Есть легенда и про Путиловские ворота. Собственно, это не ворота, а две полусопки, туго сжимающие шоссе Троицк-Степное. У подножия одной покоится каменный шар тонн на двадцать. По преданию, пугачевцы вырыли в земле громадную лунку, уложили туда награбленное злато-серебро, а потом мощным пороховым ударом сбросили с верха полусопки многотонный гранитный шар.

Я приехал посмотреть. Ну и потрудился же здесь Вибе! Около четырех километров гнал к Путиловским воротам самый мощный степнинский бульдозер, ухитрился вручную вырыть под камнем узкую нору, протянул в нее толстенный трос, обвязал шар, а потом пытался тащить его всеми 170‑ю лошадиными силами. Содрал дерн, порушил березы, в пыль искрошил плитняк, изорвал тросы, и всего‑то… на десяток сантиметров сдвинул проклятый шар!

Охает и протирает очки Тележкин, дивлюсь я, а школьный учитель Плаксин смеется:

— Бодали этот шар не раз… Кто‑то после войны пытался сдвинуть его противотанковой гранатой, кто‑то орудийный снаряд закладывал, а тридцать лет назад знаменитый степнинский тракторист-орденоносец на этом камне строгий партийный выговор заработал, трактор размолотил, пытаясь клад достать. Во, какими мы были!

Мне очень по сердцу пришлись незлобивость, сердечная открытость и «крепостных», и «форштадтских» степнинцев. Их души, словно стороной, обошло смутное корявое время девяностых. За эти дни я привязался к ним, и мне было откровенно жаль расставаться с этими чудаковатыми милыми людьми.

77‑летний сельский скульптор Е.А. Тележкин, прощаясь, лукаво брызнул глазками:

— Еще одну скалу присмотрел. Такое на ней для вечной памяти отчебучу — люди ахнут! Обязательно приезжай, Анатолий, на следующее лето.

Старый учитель труда В.Г. Плаксин вытащил из гаража макет старинной крепостной церкви, который он скрупулезно выполнил по редким фотографиям и рисункам, сказал:

— В Степном и вокруг него столько всякой диковины! Начни рассказывать, забудет ребятня и про поп-музыку, и про дискотеки, и про видео с компьютерами. Ни один западный боевик не сравнится с нашей историей! Только начать! А вы, Анатолий, приезжайте, вам можно доверить тайну колокола.

Шофер В. И. Нечепуренко в прогнозах пессимистичен:

— На часовне, что у меня на задах, какие слова были? «В благодарную память…» А что вышло? На степнинском мемориале погибшим в боях с фашизмом тоже есть слова «от благодарных потомков…». Какая такая благодарность? Коз и телят к памятнику на выпас привязывают, а кто‑то слова грязные пишет… Нет, уж, никого не пущу в церковные могилы заглядывать! Образумятся малость, тогда решим…

Механизатор П. Вибе шкурил на дворе бревно для новой своей бани. Потому не сразу оторвался от дела.

— А че? Раз золото есть, чего его не искать?

И будет искать. Такой уж характер у форштадтского искателя-индивидуалиста.

…Прощайте, чудики, без вас на свете было бы скучно жить. Прощайте, милые сердцу люди!

Эта встреча была в лето 1998 года.