День первый. Карпы-лапти.— Анатолий, подь сюды!
В окне моего садового дома замаячила выгоревшая каракулевая фуражка.
— Тебе что, дед?
Дед Рябинкин стоял в кусте жимолости и с удовольствием уплетал ее горькие сизо-синие ягоды.
— Заводи машину, поедем на Деньгино, — в голубых глазках его скакали черти.
— Зачем?
— Там, сказывают, сиги, ну очень блаародная рыба, и карпы шибко на маринованную инпортную кукурузу берут. Не карпы, а настоящие лапти!
Мы приготовили снасти, купили две банки маринованной импортной кукурузы и заехали за моим другом Володей. Он предложил взять палатку, — в машине на ночь могли разместиться только двое. Но дед Рябинкин категорически заявил:
— Не буду я спать в вашей душегубке, мне завсегда лучше на вольном воздухе, на соломке почивать, а сверху я плащом накроюсь. И — нет тебе наших, — душа в небе летает!
Палатку не взяли.
До озера Деньгино хорошая дорога. Вдоль берега полно легковушек, — рыболовы знали про знаменитых на всю округу сигов и карпов. Кто‑то подъезжал, кто‑то уезжал, кто‑то жил здесь целыми неделями.
Мы выбрали место чуть в стороне от общего рыбацкого табора, настроили удочки и забрели в сапогах-болотниках выше колен в воду. Рыба не клевала: ни обыкновенные карпы, ни карпы-лапти, ни сиги — «блаародная» рыба, словно бы и не было их никогда на знаменитом озере Деньгино.
Рябинкин обежал едва ли все озеро, вернулся и со вздохом доложил:
— Видать, атмосферное давление не в ту сторону шандарахнуло…
Мы разложили с Володей в машине постель, но на крохотный свет в салоне набилось видимо-невидимо комаров и гнуса. Закрыли двери, и в салоне поднялся такой вой, будто над нами разом взмыла эскадрилья боевых вертолетов.
— Надо применить «Шрапнель», — сказал Володя и прыснул из яркого баллончика, на котором были изображены комары, бьющиеся в агонии, — их на смерть поразил французский лосьон-репеллент под названием «Шрапнель».
Прыснули и сразу заснули. Сквозь сон я слышал иногда то посвист уток-шилохвостей, идущих на воду, то пугающий резкий крик ночной выпи, то заливистый с перехлестами храп деда Рябинкина.
Среди ночи дед разбудил меня. Он жутко чесался и от нетерпения приплясывал.
— Анатолий, дай немедля ключи от машины.
— Зачем?
— Кусаются холеры, ровно лошади и спать не дают. Я в багажник лягу и прикроюсь от энтих собак. Железо, думаю, они не прокусят…
Я слышал сквозь дрему, как, поругиваясь на комаров, дед устраивался в багажнике моей автомашины, как там ворочался и вздыхал, затем эти звуки вновь сменили то встревоженный крик диких прибрежных лысух, то посвисты ночных жирующих куликов, то заливистый с перехлестами дедов храп.
Чуть свет Володя толкнул меня.
— Пора.
— Надо деда разбудить.
— Не надо. Умаялся старик, ночь отбиваясь от комаров, — вон как храповицкого задает.
Из багажника усиленный малым пространством раздавался мощный храп деда.
На рассвете на обычного навозного червя жадно брали то «блаародные» сиги, то карпы, а иногда с помощью большого подсачка удавалось вывести на мель настоящего карпа-«лаптя». А когда шар солнца вывалил над верхушками ближних берез, клев как обрезало. И тотчас же с нашей стоянки прибежал рыбачок с перекошенным от страха лицом.
— Ребяты, а ребяты! В багажнике вашей машины какая‑то холера завелась! Орет и хлещется, словно сатана, и ругается страшными словами!
Мы сломя голову бросились к машине, открыли багажник. Дед вылез из него изрядно помятый, злой, как подземный дух. Он ревниво осмотрел наш улов и обиженно замолк до самого вечера.
День второй. Пропажа.
Вечером мы молча выпотрошили сигов, разожгли костер и сварили мировую уху. Дед отходил от обиды. Выпил чарку и, блаженно щуря на огонь василькового цвета глазки из‑под каракулевой фуражки, сказал:
— Схоронился я в багажнике от чертей-комаров, словно бы в погреб прохладный прилег. А щелку оставил для свободного дыха. Только начал сон про карпов-лаптей смотреть, да только в ту щелку-дых, видать, цельная дивизия собак-комаров поднаперла.
Захлопнул я багажник, на себе аккуратно всю кусачую армию перебил, ну, а потом опочивал в свободном от чертей воздухе. Крепко опочивал. Глаза продрал, а вас уж нет. А в багажнике, хоть топор вешай, — дышать нечем, хоть репку-матушку запевай.
Запел. Вначале тихо, а потом, в горлодерство пустился. Но все рыбачки настоящие карпов-лаптей удят, а я, словно мазурик какой, в духоте тюремной помираю…
Дед плеснул в свою чарку еще…
Когда в небе запада погас последний красный свет, а звезды, наоборот, вспыхнули так ослепительно, будто огоньки электрической сварки, и без звука упали в черную воду большого озера, мы стали готовиться к утренней зорьке. Проверили снасти, просушили одежду, по‑братски разделили остатки навозных червей, но вдруг… обнаружили пропажу — исчезли мои новенькие зеленые сапоги-болотники бельгийского производства.
В который раз мы прошлись с фонарями по берегу, снова обшарили степь в округе, — сапог не было. Еще обшарили степь до самого большого рыбацкого стана, опять вышли к берегу, — сапоги как сквозь землю провалились!
— Нет, вы только подумайте! — больше всех возмущался дед. — Сбондили! Не успели и глазом моргнуть, как сбондили зеленые сапоги-болотники моего другана Анатолия!
Мы опять подошли к автомобильному прицепу, в который раз стали перебирать в нем вещи, а дед комментировал:
— Спальные мешки — на месте, спиннинги — на месте, моя плащ-палатка — вот она, топор — здесь, паяльная лампа — опять здесь. Рюкзаки — Володин, Анатолия и мой — на месте. Котел и тренога… Где, спрашиваю, котел и тренога? — воинственно распаляясь, — бросил в темноту дед.
Котел и тренога мирно покоились над алыми углями, храня тепло и аромат сиговой ухи.
— Сапоги-болотники, — продолжал ревизию дед. — Пара 45‑го размера — Володины, пара старых чиненных вулканизированных — моя. А где, спрашиваю, болотники Анатолия? Ну, конечно же, сперли. Видел я тут давеча одного лохматого, все около нашей стоянки подозрительно шоркался…
Дед в который раз переложил сапоги: Володины — 45‑го размера, свои маленькие — латка на латке, потом задумчиво сдвинул на затылок каракулевую фуражку.
— Постой, ребяты! Так я же в чьих сапогах одетый?
Лучи фонарей осветили деда. Он стоял в моих — зеленых сапогах-болотниках бельгийского производства.
День третий. «Инпортная» кукуруза.
— Где сапоги-болотники? Где, я вас в последний раз спрашиваю, сапоги Анатолия? — в который раз кричал в ночь голосом деда Володя. — Шкуру немедленно спущу!
И каждый раз мы закатывались хохотом. В этот миг, казалось, с нами вздрагивали и заходились с нами в беззвучном хохоте яркие и веселые, как огоньки далекой сварки, звезды.
У деда, наверное, от перенесенного сильного волнения появился зверский аппетит. Он немедленно доел уху из сигов, навернул с луком и черным хлебом кусок копченой колбасы, а потом открыл одну банку консервов, другую…
— А плохо тебе, дед, не будет? — встревожено спросил Володя.
— Нет, ребяты, в самый раз от этой заварухи, с сапогами, подкрепился. Сон от того у меня, как у медведя в берлоге, будет. Но, чур, пацаны, разбудите меня на утренней зорьке.
В машине тесно улеглись втроем. Дед и впрямь заснул немедленно, да и мы с Володей — вслед за ним, словно в пропасть упали.
Он растолкал нас затемно.
— Будет спать, словно пожарные лошади, — давай рыбачить!
С карманным фонарем он опять озадаченно начал шарить в багажнике машины, в прицепе, а каракулевая фуражка, одетая козырьком назад, придавала ему вид деревенского пацана, воровато шарящего в чужом огороде.
— Где, я вас спрашиваю, инпортная кукуруза? Где кукуруза, я вас спрашиваю?!
Кукурузу искали втроем. А когда лучи фонарей, наконец, нашарили банки с «инпортной» кукурузой у костровища, они были вскрыты и пусты, а рядом валялась дедова расписная деревянная ложка.
— Так, — озадаченно сказал Володя, — выходит, вчера дед навернул насадку — «инпортную» кукурузу, всю без остатка?
— А чего там в темноте разберешь, если есть шибко хочется! — ответил дед. — Че под руку попало, то и слопал. Нет, не зря сиги и карпы-лапти эту еду облюбовали, вкус у нее особо замечательный.
…Рыбаки отчаянно ловили на маринованную кукурузу. Мы — очень скудно — на остатки навозных червей. Дед оставил снасти и пошел с протянутой рукой вдоль берега. Скоро вернулся с половиной банки импортной кукурузы. На ее нежные сладковатые зерна мы выудили с десяток карпов-лаптей. Ну и красавцы, однако! Один к одному — слитки золота. Нет, не зря мы на Деньгино съездили.
2004 г.
Анатолий Столяров,
член Союза писателей России
Троицкая афиша
