Он красив, этот пес с благородной осанкой, с голосом от низкого баса («башура» — охотн.) до самого высокого дисканта — в зависимости от зверя, которого он гонит по следу.Туман — породы англо-русская гончая, с очень эффектным окрасом — белый с черными пятнами и так называемыми «румянами» (рыжим подпалом) на голове и частью по телу. У него широкая грудь, сильные ноги, подошвы, собранные в комки, — все это для неутомимого и длительного бега за гонным зверем, которого он выводит под выстрел охотника.
Я купил его в обществе собаководов за внушительную цену, но со всеми документами, подтверждающими его происхождение от истинно рыцарской королевской семьи. Но поначалу этот двухмесячный «рыцарь» ел из соски, неуклюже ходил по паркету, падал, когда разъезжались ножки, то и дело оставляя маленькие лужицы и «пометки». Потом, как и положено, он стал грызть обувь, мебель, обои, словом все то, что могли ухватить его зубки.
Когда он уверенно встал на ноги и начал гонять по двору котов, я внял совету известного в городе охотника-гончатника Николая Михайловича Кобелева: «Не дело Туману пугать котов во дворе, его настоящее дело в поле…».
Я приобрел большой армейский рюкзак, посадил в него Тумана, лямки за плечи, завел свой маленький вездеходный мотоцикл (М-104, «козел» по общепринятому) и поехал в поле.
Пес скулил и возился за спиной: его пугал ветер в морду и несмолкаемый рокот мотора. Зато надо было видеть, с каким счастьем он кувыркался в весенней траве, делал неуклюжие стойки на перепелов и лесных лягушек.
Гончак быстро рос, к осени набрал вес в 45 килограммов. Он с великой радостью воспринимал наши полевые выезды, стоило ему только увидеть рюкзак. Я раскладывал рюкзак на земле, Туман немедленно садился в середку, оставалось лишь завязать горловину заплечного мешка и вскинуть тяжелую ношу за спину.
И вот мы мчим вдвоем, пес удобно устроился на заднем сиденье, он счастлив и длинным языком все лижет и лижет мне щеки и шею. Прохожие хохочут. Как‑то нас остановил гаишник, проверил документы, потом строго сказал:
— Вы, Анатолий Васильевич, в каске, а где же каска у пассажира? — глаза его смеялись и он ткнул пальцем в Тумана.
«Гг-авв!!!». Сержант едва успел отдернуть руку, сахарные зубы блеснули в сантиметре, едва не покалечив гаишника.
— Да-аа, — растерянно протянул сержант, — раз вы такие, то езжайте уж, куда хотели… Можно и без каски, — в глазах его уже не было смеха.
В поле я снимаю с собаки рюкзак, а сам неторопко еду. Туман бежит следом: один километр, два… пять… Можно и отдохнуть! Эта обязательная тренировка вырабатывает основное в гончаке — выносливость к длительному преследованию зверя.
…На открытие охоты он выгнал на меня своего первого матерого русачину. Потом были еще трофеи — зайцы, лисы, а однажды он даже поднял из логова волка, — я лишь на мгновение увидел, как в густом осиннике мелькнул хищник, за ним не с лаем, а скорее с рыданием, стрелой летел Туман.
Он впервые не подчинился звуку моего рога, призывающего его немедленно бросить гон и вернуться к хозяину. Конечно же, серый обхитрил молодого гончака и, к счастью, ушел, — неизвестно, чем бы закончилась между ними схватка…
Однажды мы поехали на очередную прогулку по Атамановской дороге. Заехали в перелесок, и я отпустил собаку. Туман дал большой круг и исчез. Через некоторое время он подал голос, но не «гонный», по которому я различал, чей след взял пес, а совершенно незнакомый, злобный; от «башура» он поднял его до дисканта и вдруг… сорвался на совершенно волчий вой. Он никого не гнал, а подавал голос с одного места (!)
Встревоженный, я на мотоцикле с трудом одолел сухое кочкарное болото, пересек большую поляну и очутился в глухом ольховом мелколесье вперемежку с мелкими лужами.
Я увидел двух лошадей. Уздечками они были очень высоко подвязаны за крепкие сучья, шеи вытянуты, а вместо удил во рту лошадей торчали деревянные обрубки, их удерживали веревки, обмотанные вокруг морд. К хвостам лошадей привязаны по кирпичу. Туман выл, отчаянно рыл землю и пятился. Лошади испуганно косили фиолетовыми глазами, жались друг к другу и обессилено дрожали.
Охотничьим кинжалом я освободил лошадей от пут, и они, пошатываясь стали жадно пить из луж, потом принялись за сочную молодую траву, животные были очень голодны.
«Цыгане! — подумал я. — Ну, конечно же, цыгане, самые искусные конокрады, увели лошадей и, то ли почуяв близкую погоню, то ли кони попались норовистые, поставили их на отстой, чтобы самим безопасно утечь или чтобы поостудить норов животных. Через двое-трое суток кони становятся послушными, и воры беспрепятственно их уводят.
…Мы с Туманом заехали в милицию. Я написал объяснение, по карте-километровке указал точный квадрат, где искать украденное.
А через пару дней в мою дверь позвонили. На пороге стоял толстый казах с добрым круглым лицом.
— Ай, хараша, ай, маладец, хароший человек! А я, понимаш, потерю искал…
— Да не я хорош, а вот Туман, гончак мой, твою потерю нашел.
— Все равно, ай маладцы вы обе, харашие вы люди!
— А кирпичи зачем на хвостах подвесили? — спросил я.
— Ай, дарагой человек, это чтобы коняшки мои себя голосом не выдали.
— Как это?
— Ну, как же не понимаш, дарагой, чтобы коняшке заржать, надо хвост приподнять, а тут как поднимешь с каменюкой‑то!
И как я не отнекивался, гость оставил на столе здоровенный кусок парной баранины.
— Кушай на здоровье, понимаш ли…
Туман не отнекивался, только умильно помахивал хвостом, а на прощание положил лапы на плечи казаху и лизнул его в круглое доброе лицо.
Анатолий Столяров,
член Союза писателей России
Троицкая афиша
