Он был невысок и ловко скроен, крепок и подвижен. Думалось, природа сотворила его для больших дел и долгой жизни. Главная черта? Спустя столько десятилетий многое стерлось в памяти… Но те, кто знал его, говорили одно: «Трудолюбив…». Нет, был жаден до работы Миша Макуха, жгучий брюнет с голубыми глазами. И еще он всегда был готов рассмеяться и прийти на помощь…
По крупицам восстанавливая то немногое из короткой жизни комсомольца, старшего сержанта, станкопулеметчика Михаила Макухи, поражаешься напористости жизни предвоенных будней. Эту напористость, размах и смелость дел рождали люди. Чувствуя опаляющее дыхание грозовых испытаний, они подгоняли жизнь, торопились сами и учились защищать Родину.
Рассказывает родная сестра Михаила Макухи Т. И. Постникова:
— В нашей семье было восемь детей. Миша — старший. Отец — плотник, сколько помню себя, он все время работал. И Миша тянулся следом. Брат учился в железнодорожной школе № 4 Троицка. Летом ребятишки кто куда, а он в школе оставался. Возьмет отцовский инструмент, кисти — ремонтирует парты, двери, окна… Сам и покрасит все. С двенадцати лет работал.
Помню, получил он первую свою зарплату — 30 рублей и… сразу в магазин. Домой принес два детских пальто для младших сестренок, конфеты — всем для угощения. Потом опять работал и велосипед купил — большая по тем временам роскошь. Никелированный, яркий, он сразу очаровал всех ребятишек нашего квартала. Миша бережно относился к покупке, но не был жадным. Ему очень нравилось, когда вместе с ним радуются другие.
Каждый вечер на Выгонной улице (теперь Мотова) собирались мальчишки и девчонки у нашего дома. Помню солнце в колесах, помню солнце на крыльях, помню восхитительное поскрипывание кожаного седла и… большую очередь желающих прокатиться…
После восьми классов он пошел работать подручным слесаря по ремонту локомотивов. Возвращаясь домой, подражал старым паровозникам: шел неторопливо, устало, втайне любуясь копотью, въевшейся в кожу. А в разговоре со сверстниками слесарные инструменты называл по‑мастеровому: «клубик», «вороток», «три осьмушки дюйма»…
Эти вездесущие подростки предвоенных лет решительно примеряли по себе не только одежду рабочего человека…
Многодневный велосипедный поход сквозь непогоду, по бездорожью — в самый раз по Мишиному характеру, стрельба в тире ОСОАВИАХИМа — до боли, до рези в глазах, оттачивая каждое движение — его занятие, после работы — дежурство в милиции, патрулирование по станционному поселку — тоже по нему… Ритм стахановских смен, тревога Испании, бои на Халхин-Голе, у озера Хасан, «коричневая» болезнь Европы… Это время раньше срока из подростков делало мужчин, из мужчин — бойцов.
Испания… Именно тогда Миша впервые вступил на верхнюю площадку парашютной вышки. Негнущимися пальцами застегнул на себе стропы и с остановившимся сердцем шагнул в пропасть…
В 1939 году ребят из станционного поселка провожали в армию. В клубе железнодорожников без устали гремели жаркие трубы духового оркестра, растерянно отступила осенняя ночь, и девушки клялись ждать ребят. А потом на гулком перроне матери трогали ребячьи головы, стриженные «под нулевку», смешно торчали их уши и… плакали. Сыновья не понимали, почему плачут матери, неуклюже и стыдливо утешали их, а втайне счастливы были, что наконец‑то едут на фронт!
Началась война с белофиннами.На фронт их не взяли: «Не торопитесь, повоюете еще, у вас — все впереди!». И направили учиться. Так Михаил Макуха стал курсантом полковой пулеметной школы НКВД.
Вот первая армейская фотография… Не обмятая солдатская гимнастерка, командирская портупея (взятая напрокат для фото), — по‑ребячьи важничал тогда Миша…
Еще фотография. Исчезла мальчишеская округлость щек и расправились плечи, на петлицах угольнички сержанта, а на груди знаки ГТО, «Ворошиловский стрелок» — высшие знаки военно-спортивного отличия.
…Он приехал домой неожиданно, в краткосрочный отпуск. Зашел в школу № 4, отрешенно бродил по городу… В тире ОСОАВИАХИМа сине от ружейного дыма, стреляли другие ребята. Попросил винтовку. Десять выстрелов. Пуля в пулю — все десять в «яблочко».
На верхней площадке парашютной вышки — снег по щиколотку, и леденящий ветер треплет полы шинели. Внизу — город. Колокольни церквей, шпили минаретов, уютно зарылись в сугробы приземистые домики, рваные печные дымы из труб, а по сторонам — до боли знакомые степи, продутые до синевы, сжатые свинцовым небом.
Дома наколол дров:
— Чтобы до конца зимы хватило!
В сенях повесил на стену никелированный велосипед:
— Вернусь, опять кататься улицей будем!
Натаскал воды старым учителям Агриппине Максимовне и Антонине Ивановне, расчистил их дворы от сугробов:
— Вернусь, парты отремонтирую…
В семейном альбоме оставил фотографии товарищей по армии, по полковой школе:
— Еще неизвестно, где и как буду, а дома они лучше сохранятся.
Они сохранились, все 25 тронутых желтизной карточек. Всматриваюсь через 45 лет в лица тех, кто делил с Мишей дни армейской службы и никак не верю, что их нет давным-давно. Так молоды они на фото, так озорны, задумчивы, дерзки и веселы, что, кажется, жизнь должна была гордиться дружбой с ними!
Гимнастерки, ремни, портупеи, яловые сапоги, летние фуражки и зимние буденовки. Большие наручные часы, букетик на кокетливом столике — одни и те же. В одних часах, перед тем же столиком позировали по очереди перед объективом Мишины товарищи. Снимались на одной фотографии. И надписи на ее обороте разными почерками одного содержания: «На долгую память отделенному командиру Макухе-Маклаю (так в шутку называли его друзья) от…», «Помни меня, как я тебя. Красноармеец…». Они очень верили в долгую память, верили в долгую и счастливую жизнь. Шел февраль 1941 года.
Потом были два письма. Письмо первое.
«Привет из Свердловска! Здравствуйте, дорогие родители и сестры. С приветом, ваш сын и брат Михаил Макуха. 4 июля проследовал г. Свердловск и поехал на запад для встречи с лютым врагом — германцем. Но вы очень шибко не беспокойтесь, я ведь не один, нас много, и мы рождены для того, чтобы защитить нашу Родину. До свидания. Миша. 4 июля 1941 года».
Письмо второе.
«Привет с фронта! Здравствуйте, дорогие родители и сестры. С приветом, ваш сын и брат Миша. Первым долгом спешу сообщить, что я жив и здоров, чего и вам желаю в вашей гражданской жизни.
Мы выехали 1 июля 1941 года и вот проехали много городов и километров. Пока остановились за Москвой, возле Коломны. Был в столице, для любопытства объездил весь город на метро и трамвае. Пока живу хорошо. На здоровье не жалуюсь, настроение прекрасное. В бою еще не бывал, но скоро должен быть. Вы сильно обо мне не беспокойтесь, потому что я не один, а воюет вся страна.
Мой адрес: полевая почтовая станция №814.927. С. П. 1б. п / р. Пока. Передайте привет знакомым. Дадим жару фрицам! Ждите, буду писать. Ст. сержант Макуха. 15 июля 1941 года».
Больше писем не было. Отец, инвалид Гражданской войны, томился, чувствуя недоброе, но мать гнала черные мысли. Соседи по Выгонной улице говорили:
— Ты, Степановна, не горюй. Твой Мишка бойкий, просто так он фрицам не дастся…
Ефросинья Степановна все время ждала. В середине войны пришло «казенное» письмо: «Ваш сын, старший сержант Михаил Иванович Макуха числится без вести пропавшим…».
Спрятала мать письмо в комод и снова стала ждать: «Живой, значит, а то бы так и написали — «убит мой Мишенька…».
А немногим спустя ехал через Троицк израненный солдат. Он отыскал маленький дом №47 на Выгонной улице.
— Я Мишин боевой товарищ, самые первые бои мы были с ним вместе…
Ефросинья Степановна только руками всплеснула и долго не могла говорить…
Нет, солдат не знал дальнейшей Мишиной судьбы. Воля случая, война соединила их на короткий миг и тут же разлучила. Но оставил солдат Ефросинье Степановне небольшую книжку «подсумочного» формата. В очерке полковника С. Гурова «Пехота в бою» говорится:
«В борьбе с фашистами наши пехотинцы проявляют много находчивости и инициативы. На одном из участков Западного направления бой продолжался несколько часов. Лобовые атаки врага терпели крах. Но вот на одном из флангов противник прорвался, угрожая окружить наше подразделение. Быстро оценив обстановку, пулеметчик комсомолец Макуха выдвинулся к железнодорожному полотну наперерез немцам и спрятался за насыпью.
Немецкая пехота волнами двигалась в прорыв. Но тут ее встретил шквальный огонь пулемета Макухи. 18 фашистов Макуха уложил на месте, остальных приковал к земле, не давая поднять головы. Атака противника захлебнулась… Окружение не удалось».
Еще более в матери окрепла вера: жив сын, может, где‑нибудь в партизанах воюет, или искалеченный в госпитале лежит. А что не пишет, так то понятно — обузой быть никому не хочет. Скромности в нем всегда на пятерых хватало…
Долго та книжка по рукам ходила, читали ее всей Выгонной улицей и говорили:
— Ты, Степановна, не плачь, раз он так здорово воюет, то фрицам не дастся. Обязательно живой вернется…
И мать ждала, ждала до 1982 года — до самого своего последнего часа. Незадолго до смерти уговаривала она детей:
— Давайте‑ка, ребята, соберемся мы вместе, да объедем дома инвалидов, может, где Мишенька чуркой обгорелой лежит…
И еще пожелала после смерти не расставаться с сыновней фотографией, с фотографиями Мишиных друзей по полковой школе.
…Я читаю эту книжку, написанную специальными военными корреспондентами «Правды» Всеволодом Вишневским, Д. Рудневым, Я. Цветовым, специальными корреспондентами «Известий» Я. Лидиным, Е. Кригером, П. Белявским, поэтами Сергеем Михалковым, Степаном Щипачевым, Максимом Танком, полковником С. Гуровым, Ал. Евниным, Р. Бершадским.
Не сохранились в сборнике ни первые, ни последние страницы. Сделала Мишина мама корочки из обыкновенной ученической тетради. Улыбается с обложки замечательный человек и писатель Константин Паустовский и будто говорит: «Человеку нельзя жить без Родины, как нельзя жить без сердца…». Чуть ниже корявым старушечьим почерком Ефросинья Степановна написала название книги — «Рассказы о героях».
Анатолий Столяров,
Член союза писателей России
Троицкая афиша
