С каждым разом с появлением новых лиц, заинтересованных в исследовании истории легендарного и пламенного адвоката, появляется всё новая и новая информация о нашем знаменитом земляке и всё, что связано с его именем. Информация, которая требует дополнения, уточнения и открывает неожиданные исторические сведения.

Итак, легенда гласит, что мать Фёдора Плевако, будучи маленькой девочкой, была найдена в степи казаками, отдана начальнику таможни, возможно, потому, что он по службе имел контакты с сопредельной стороной. Но, видимо, все её родственники погибли, девочка, окрещённая Екатериной Степановой, так и выросла в его людской. А в 1833 г. прибыв на службу в таможню Троицка, уроженец Волынской губернии коллежский асессор Василий Плевак знакомится с Екатериной Степановой, служившей при дворе управляющего таможней Петра Кривошеина. «Отцу моему, — много лет спустя писал Федор Никифорович, — понравилась, не то как девушка, не то как удобная служанка, моя мать, и ему любезно уступили её. Брак их не был узаконен, и дети записывались как «рождённые от установившейся связи от мещанки Екатерины Степановой, девицы».

 

 

Тут надо сказать, что согласно императорскому указу от 8 февраля 1822 года «все выменянные у Киргизцов и других Азиатцов дети по достижению 25‑летнего возраста без изъятия должны быть свободны, а те люди, которые выменят или купят этих детей получат за каждую душу сполна по сту пятидесяти рублей». Т.е. Кривошеин «отпуская» почти 27‑летнюю Екатерину, делал два добрых дела — потрафлял одинокому подчинённому, устраивал жизнь своей дворовой, а также выполнял указ и наверняка получил за это 150 рублей. А вскоре почти весь начальствующий состав таможни отстранили от дел и арестовали…

Вначале несколько слов, о «калмыцкой» версии происхождения матери нашего земляка. Её, как известно, породили слова А. Ф. Кони, современника Ф. Н Плевако, о том, что у последнего «было лицо калмыцкого типа». Но, вот, что вспоминала мать Ф. Н. Плевако на склоне лет: «Жили мы в степи, недалеко от Троицка, в войлочной кибитке. Жили очень богато, кибитка была в коврах, я спала, как и старшие, под меховыми одеялами и на меховых подстилках. На стенах висели сабли, ружья и богатые одежды, и на себе я помню наряды и монеты». Драма случилась, в начале 20‑х гг. XIX в., когда рассказчице было 5‑6 лет. Маленькая девочка потерялась, выпав из арбы во время ночного бегства, после нападения на её родной аул «чужих всадников». Проведя две ночи в камышах, она добралась до реки, вышла к Троицку. По другую сторону бабы полоскали бельё. Одна из них, услышав детский плач, на руках перенесла девочку вброд на свой берег. «Женщина спросила меня… где твои мать и отец, — вспоминала рассказчица. — Их убили там, я указала в сторону, откуда пришла… Постепенно я забыла киргизский язык и научилась говорить по‑русски». Понятно, что петербуржский юрист Кони из современных ему кочевых народов знал только калмыков, поселившихся в XVII в. на Нижней Волге.

По мнению челябинского исследователя Евгения Александровича Чибилёва, в XIX в. вокруг Троицка обитали казахи племени кипчак. Перед революцией 1917 г. «кыпшаки» составляли почти половину казахского населения на территории нынешней Костанайской области, а соседний, самый северный район сопредельного государства, даже назван именем их родоплеменной группы «кара балык».

Женщина, вернее девушка (ей тогда было около 25 лет), спасшая маленькую киргизку продолжала играть особую роль в жизни Екатерины. Возможно, именно она записана крёстной матерью младенца Фёдора сына Екатерины в метрической книге Уйского собора, запись 33, от апреля 1842 г.: «Тринадцатого числа у Троицкой мещанки девицы Екатерины Стефановой дочери Стефановой родился незаконорожденный сын Феодор, крещен 14‑го. Восприемники: … полковника А. В. Голощапова дворовый человек Николай Борисов Воробьёв и Челябинского уезда 3‑то стана станового пристава Ф. С. Карпова жены Елизаветы Петровой дворовая девка Агрипина Стефанова».

Позже Екатерина не бросила Грушу в Троицке, увезла её с собой в Москву. Как пишет Л. А. Бенедиктович, минский исследователь биографии В. И. Плевака, судя по исповедным ведомостям Воскресенской церкви на Остоженке за 1855 г., то «Оренбургской губернии города Троицка мещанской девице Аграфене Стефановой, которая жила при доме Плеваков в Москве, в этот год было около 60 лет».

Интересно, что если в метрической записи о крещении (1837 г.) старшего брата Фёдора — Доримедонта, его мать названа «отпущенницей» коллежского советника П. Ф. Кривошеина, то в 1842 г. она уже «троицкая мещанка». Видимо, Василий Иванович добился статуса вольноотпущенной сначала для своей невенчанной жены, а затем, уступая её просьбам, уговорил хозяев Аграфены дать и ей вольную, и нашёл средства тоже записать её (ставшую почти родственницей — она заменила Екатерине мать), в сословие мещан. Видимо, то же прошла, и сама Екатерина — из крепостных стала мещанкой, а в Москве (они с Грушей и детьми перебрались в белокаменную раньше Плевака, ещё до выхода его в отставку) она числилась уже купчихой 3‑й гильдии. В 1851 г. Плевак вышел в отставку, в 1852 г. он, по данным Л. А. Бенедиктовича, со своей семьёй проживал в Москве, на Остоженка. Увы, время было упущено — даже официальная женитьба отца на их матери не сняла бы с детей Плеваки позорного клейма бастардов.

Единственное, что мог сделать Василий Иванович, вывести Екатерину и Аграфену в сословие свободных людей. Конечно, всё это потребовало долгих согласований и переписки между ведомствами. Ведь до отмены крепостного права оставалось ещё 10 лет! Не очень помогала и волшебная смазка, которой бывший таможенник обильно смазывал шестерёнки чиновничьей машины. Так может в этой бюрократической волоките и кроется ответ — почему он так и не обвенчался с Екатериной, а не (как мы полагали) из‑за приверженности католицизму?

Как считает, упомянутый Л. А. Бенедиктович, вопрос о вероисповедании отца Фёдора Никифоровича «им установлен абсолютно точно». Его православное вероисповедание записано в официальном документе 1849 года — в формулярном списке о службе Василия Плевака в Троицкой таможне. Кроме того, В. Плевак был похоронен на православном Покровском кладбище в Москве, а до того, в 1851‑1853 гг. был записан в Москве в исповедных ведомостях православной Воскресенской церкви.

Так, что вряд ли вопросы религии могли мешать ему венчаться с Екатериной. Наверное, из‑за этой неоформленности брачных отношений, мать Фёдора попыталась утопиться с младенцем на руках в р. Уй, протекавшей буквально напротив дома. Он стоял на Береговой или Побережной (ныне Красногвардейская). В апреле река полноводная; прими Екатерина решение о суициде позже, ей бы вряд ли это удалось — летом реки сильно мелели. И эпизод с отнятием ребёнка у казака, уговорившего Катю не губить «киргизёнка», а отдать ему, становится понятным.

По воспоминаниям (уже в Москве) Екатерины Степановой, Василий Иванович шёл домой со службы, когда застал этот драматический момент. Только возвращался он не из 2‑этажного здания таможни, стоявшего при Меновом дворе (правый берег Уя), — перед половодьем мост был разобран, а из «таможенного присутствия», располагавшегося, примерно, на месте современного Агротехникума, т. е. в крепости.

Так будущий гений избежал испытания «водой». Видимо, в память об этом уже взрослый Ф. Н. Плевако свои статьи в московских журналах подписывал псевдонимом Богдан Побережный. А вот в связи с многочисленными вопросами о месте где стоял родной дом Ф. Н. Плевако (известно только, что он находился недалеко от моста, окнами на реку), приходится вспомнить про другое испытание, теперь уже «огнём».

 

 

Одно время автор этих строк был уверен, что даже предположительно не удастся определить, где стоял дом В. И. Плевака, тем более, в августе 1842 г. Троицк сильно сгорел, пламя поглотило 300 домов — половину городских зданий, повредило обе каменные мечети и Уйский собор (недалеко от которого, по воспоминаниям, и стоял дом). Со слов историка В. И. Смолярчука: «В 1842 г. в Троицке произошёл большой пожар, и значительная часть города выгорела. Спасаясь… мать вынесла Фёдора в огород, но кто‑то перенёс его в другое место, когда сюда стали лететь горящие головни. Месячный малыш затерялся, и только на второй день его нашли у соседки-татарки».

Мы были уверены, что дореволюционный мост, соединяющий берега Уя, выходил либо на современную улицу Красноармейская, либо на Володарского. А эта часть города была перестроена после стихийного бедствия, особенно сильная перепланировка произошла в связи со строительством комплекса (фактически маленького форта) зданий Управления 2‑то Округа, а после реорганизации — III Военного Отдела Оренбургского казачьего войска. Только фотография 1870 года подсказала, что раньше переправа через Уй располагалась восточнее, напротив начала нынешней ул. им. 30‑летия ВЛКСМ.

Обратить внимание на дома, стоящие по ул. Береговой к востоку от собора заставил эпизод из троицкой жизни, который сам Фёдор Плевако рассказал помощнику Василию Маклакову: «Однажды в детстве чувство религиозности вылилось у него в комическую форму, создало целый инцидент. Уверенный, что вне христианства нет спасения, он ещё мальчиком в Троицке решил спасти своих сверстников, друзей-татарчат: купаясь с ними в реке, он затеял какую‑то игру, по которой все ребята должны были трижды нырнуть. Ничего не подозревая, они это исполнили; он же в это время быстро произносил: во имя Отца и Сына и Святаго Духа, а по окончании игры поздравил их с окрещением.

Мальчики подняли рёв, их отцы ходили жаловаться отцу Плевако, чиновнику, и Плевако довелось в очень нежную пору стать не только проповедником, но и мучеником». Вот тогда то и вспомнилась фотография в книжке «Абдулвали Яушев», изданной в 1912 г. в Оренбурге на татарском языке. Её сопровождала надпись «дом, в котором родился Абдулвали Яушев». Дореволюционный адрес — Набережная, № 43, сейчас Красногвардейская №95 / 1. Известно, что купец родился 12.03.1840 г. (по‑старому), т. е. он был на 2 года старше Фёдора Плевако, и они в детстве вполне могли играть вместе. Снимок дома был сделан в 1910‑1911 гг. (когда писалась биография купца), а значит этот дом сумел пережить пожар 1842 года.

Дом В. И. Плевака, смотревший окнами на Уй, находился по соседству и имел перед революцией адрес Набережная, №42 или №44. Именно здесь родился и жил до отъезда в Москву Фёдор Никифорович, уже там началось его испытание «медными трубами», т. е. всероссийской славой.

И два слова о том, как в зените этой славы Ф. Н. Плевако посетил малую Родину. Здесь автору приходится повиниться за все ошибки, допущенные им прежде в рассказе об визите. Самое грустное, что другие авторы, используя этот материал, невольно множили наши ошибки…

Во-первых, Плевако приезжал в Троицк не в 1901 г., а в 1903 г., процесс шёл с 28 октября до 5 ноября. В 1901 г. лишь возникло само дело — о пожаре на зерноскладе Смаила Жаманшалова, богатого казахского купца, которого в городе звали по‑татарски — Исмагил Яманчалов он имел здесь бойню, лавки, дома. А помогал ему брат Жусип — одиозный правитель Чубарской волости соседнего Кустанайского уезда.

Так вот, сохранились письма Юсупа Яманчалова на имя Плевако. Там говорится о части гонорара в сумме 500 руб., отправленном через Кустанай, о подготовке трёх чубарых упряжных кобыл для московского выезда адвоката, о подготовке встречи его на вокзале станции Полетаево.

О дате приезда Плевако свидетельствует и надпись «Дорогому гостю Фёдору Никифоровичу Плевако на память о Троицке от Владимира Ивановича Орлова. 31 октября, 1903 года». Так В. И. Орлов, популярный в городе присяжный поверенный, подписал фотоальбом «Виды Урала», который вручил своему знаменитому коллеге. Примечательно, что через 110 лет альбом вернулся в Троицк. 12.06.2013 г., на открытие памятника знаменитому адвокату приехали его потомки. Выступая на торжественной церемонии внук Плевако, Александр Сергеевич, заявил о решении семейного совета, что самое достойное место для альбома — это витрина Троицкого краеведческого музея, там «Виды Урала» так и пребывают доднесь.

С этим визитом связана ещё одна тайна. Фёдор Никифорович, как религиозный человек, очень любил обряд крещения, говорят, что он стал крёстным отцом более 2 сотен детей по всей России.

Кстати, по словам В. Маклакова Плевако был в Троицке лишь 4 дня, но успел обрести крестника. Мы не могли не проверить эту информацию и вот в метрической книге Свято-Троицкого собора на 1903 год нашли запись от 4 ноября о крещении, родившегося 3.11.03 г. «младенца Фёдора, отец Воронежской губернии, Новохоперского уезда Тюковской волости, села Горловки крестьянин Василий Иванов Горбунов и законная жена его Мария Васильева, оба православные. Восприемники были — статский советник Феодор Никифоров Плевако и жена Почётного Гражданина Евгения Степанова Смолина. Священник Гавриил Троицкий с Диаконом Поляковым».

Возможно, крестник Плевако благополучно пережил революцию, войны, эпидемии, репрессии и дожил до конца прошлого века. Но все наши попытки разыскать следы духовного сына (или его потомков) прославленного адвоката ничем пока не увенчались. И тут мы хотели бы обратится за помощью к читателям.

Надеемся, что кто‑нибудь из них вспомнит Горбуновых и сообщит в редакцию. Было бы интересно проследить судьбу тёзки статского советника, тоже нашего земляка Фёдора Васильевича Горбунова.

Подводя промежуточные итоги, скажем, что жизненный путь нашего земляка содержит в себе много тайн, на которые в будущем, с помощью архивов, ещё предстоит ответить…вот о чём и хотелось поговорить с А. П. Плевако.