В день рождения Ивану подарили двух волнистых попугайчиков. В его семье долго не раздумывали, как назвать молодую шуструю парочку, что день-деньской весело и нежно посвистывала, поскрипывала и без устали целовалась на кухне коммунальной квартиры.— Смотри, идол, как надо любить! — умильно толкали в мужнины бока их жены и незаметно утирали глаза уголками фартуков.
Но иногда нежная любовь птах беспричинно переходила в драку — точь‑в-точь — разборка в подвыпившей общей кухне.
— А чего ж в семье не бывает! — удовлетворенно говорили мужики. — Ладно хлещутся ребята!
В этот скандал немедленно вмешивался сосед по квартире Коля, в семейных трусах, растянутой майке и шлепанцах на босу ногу. Он долго и безрезультатно пытался увещевать птичью семейку.
— Ну, ты‑то, брат Кеша, — мужик, слава Богу. Отлупи хоть раз свою бабу, чтобы место знала, и будет у тебя порядок в семье!
Кеша по жердочке убегал в дальний угол клетки и хмуро клекотал оттуда, словно маленький горный орел. Он злобно наблюдал, как ластилась к Колиному пальцу Поша, прижималась к нему изумрудной своей головкой и все склевывала и склевывала с его деревянной ладони любимые крошки заграничного сыра «Мааздам».
— Вот так, — говорил сосед, опрокинув в себя очередную чарку.
— Чтобы миру мир были в нашем доме! А Кешу ты хоть раз побей для общей пользы! Чтобы не рыпался больше разбойник на даму!
Не знаю, что помогало, то ли Колины увещевания, то ли участие всех женщин в приватной беседе, но мир опять воцарялся в этой птичьей семье. Вот так и жили: то драки до перьев и пуха, то нежное почесывание, перебирание перышек друг у друга. Словом, все как у людей: драка в птичьей клетке — обязательная свара хозяек на кухне; любовное попугаево: «Тлю-тлю-тлю…», изумрудная головка об изумрудную, поцелую клювиками — жизнь другая:
— Доброе утро, милые соседи!
И даже хмельные спросонья мужики чистят зубы и улыбаются друг другу:
— Ты уж прости, Иван, че я вчера тебе наговорил…
— Чего уж там, Николай, с кем не бывает…
И все вместе, сдвинув столы, пьют крепкий чай с сушками. Пора на работу.
А Кеша и Поша сидят в луче раннего солнца, прижавшись лазурными боками, и заливаются соловьями… нет, малиновками, или заходятся иволгами? Да кто их разберет… Одним словом, всеми птицами вперемежку сразу. И всем хорошо на коммунальной кухне, и день на славу удается.
Знамо дело, за жизнью птах намеренно и зло наблюдал пестро-рыжий кошак татарина Рауфки, звали кота Пират. Он и впрямь смахивал на морского разбойника: побитый в кошачьих боях, с рваными ушами, с половиной хвоста, с черным пятном на одном глазу он прихрамывал и походил то на известного пирата Сильвера, то на отважного адмирала Нельсона.
Впрочем, он откликался на любые имена: и Пират, и Разбойник, и Сильвер, и Нельсон, и Ворюга, и…лишь бы его угощали на коммунальной кухне. А его ругали за настырность и угощали наперебой.
Однажды случилось горе. Во время разминочного полета по кухне котяра сцапал и в мгновение ока сожрал Пошу. Его немедленно выпороли и выгнали на мороз. Он вельможно шел по лестнице, в его глазах горело бесноватое пламя и, еще он победно и нагло улыбался, стряхивая с усов Пошины перья.
Иван и Коля немедля стали «поминать» попугаиху. К ним тотчас присоединились Рауфка и дядя Боря — все мужики, что проживали в коммуналке. Их жены, решительно было настроенные разогнать эту компанию, неожиданно сдвинули столы и присоединились к панихиде. А через некоторое время кухня уже гремела женскими голосами:
Каким ты был, таким ты и остался…
Мужики в трико с лампасами курили на лестничной площадке, запальчиво обсуждая происшедшее.
— Хватит сопли вокруг шеи мотать! — решительно прервал панихидное настроение косоглазый татарин Рауфка. — Через неделю 8‑е марта. Что будем бабам дарить?
Мужики озадаченно распили чекушку, которую Коля предусмотрительно увел у женщин, засмолили еще по сигарете:
— Я знаю, что купить своей Райке, — сказал Рауфка.
— Что?
— Поделись, друган… — загалдели мужики.
— Знаю, — загадочно повторил Рауфка, — но не скажу! — И пошел на кухню.
— Вот хитрый татарин! — возмутились мужики и тоже двинули следом.
Вечером 8‑го марта женщины коммунальной квартиры припозднились с работы, — отмечали в коллективах свой праздник… Рауфка пришел с работы первым. В квартире — никого. Торжественно приоткрыл клетку с попугаем Кешей и выпустил в нее изумрудного попугайчика — девочку,
— Будешь Пошей, — сказал он и положил на стол сыр и колбасу.
И тотчас вылупил свои косые глаза, потому что… появился Иван с волнистым розовым попугайчиком и бутылкой шампанского. Следом, солидно звеня пакетом, пришел дядя Боря с пестрым попугайчиком, за ним — крепко навеселе ввалился при полном параде Коля и выпустил в клетку волнистого попугайчика оливкового цвета. Клетка вначале взорвалась от ссоры незнакомых птиц, потом успокоилась, а когда на кухню прибыли оптом веселые и нарядные хозяйки, клетка уже заливалась соловьем, иволгой, малиновкой, зябликом, кем еще?
…Уже составлены были столы, нарезана закуска и сверкали бокалы, а мужчины тоже были красиво одеты, предупредительны и изысканы, как английские лорды…
До утра пела и смеялась кухня коммунальной квартиры, и всю ночь неистовствовал и вторил ей разудалый, жизнеутверждающий хор волнистых попугайчиков кухни коммунальной, квартиры.
А кот Пират, Разбойник, Сильвер, Нельсон и… просто Ворюга? Он забился в кладовку. Он понимал, что до конца его жизни ему не разбойничать на кухне, потому что жило теперь на ней неистребимое и дружное птичье племя.
Анатолий Столяров,
член союза писателей России
Троицкая афиша
