Главная  |  Новости  |  Газета «Регион»  |  Троицкий Вестник  |  Архив газет  |  Реклама  |  Контакты  |  Объявления  |  Правила

Власть      Экономика      ЧП      Спорт      Культура      Здоровье      Образование       Социум      История      Рассказы троицких писателей      Видео

Еж по имени Пыхто

Еж по имени ПыхтоЕж нашел пристанище у деда Рябинкина под полом, в садовом домике.
 
Вселялся он среди ночи основательно: слышно было, как еж разгуливал, шуршал, озадаченно сопел и хрюкал. Потом стал пыхтеть. Пыхтел надсадно и долго.

— Чего энто он там, Анатолий?
— Жилье себе устраивает.
— А почему ночью, а не днем? — дед затеплил лампу-керосинку.
— Потому что за ночь он устанет, а днем спать ляжет.
— А не провалит он там мне половицы?
— Ну, может быть, одну-две доски и провалит… Он же маленький еще, вот и шалит, резвится…
— Не надо проваливать! Эй, там… Пыхто! — рявкнул дед и ударил в пол черенком лопаты. — Провалишь, а как жить‑то будем в проваленной виле?
«Вилой» он по‑новому стал называть свой домишко, сколоченный из ящичной рейки, оклеенный внутри плакатами старорежимного ДОСААФа, и шесть соток земли со старыми закорюченными яблонями.

Еж притих, а потом с отчаянной силой стал чихать и кашлять.

— Почему он чихает?
— Так ты черенком ему в подполье пыль поднял.
— А почему все пыхтит?
— Так ты же его Пыхтом назвал…

Дед прикурил от лампы-керосинки. Задумался.

— Он не вредный, Пыхто?
— Гусеницы-монашки и непарного шелкопряда — на завтрак, мышь — на обед, слизней — на ужин. Вот он какой.
— Полезный, видать.
— А я тебе о чем говорю…
— Пыхто — он или она?
— Надо будет утром спросить…

Дед, поглядывая на неподвижный язычок пламени керосинки, рассуждал:

— Хорошо, если он — она. Глядишь, детишек бы ежовых завели. Мы бы тогда одного Пыхтенка для пользы соседке Марь Паловне Каблуковой подарили, у нее энтих непарных мышариков — на каждом шагу! И Кольке Копытину, звонарю-разбойнику, — чтоб забота у него была, и чтобы не орал он на весь сад со своим магнитофоном, и Копейкину, — уж очень у него самосад ядрен, и…

— Семенчуку, — потому что он на днях пчелиную рамку откроет, — добавил я. — И чай будем пить всей оравой… С медом.
— А чего же, с хорошими людьми пыхтятами не поделиться, а, друган?
— Поделиться можно, только вот узнать надо: он — это она?
— Надо…, — эхом отозвался мой друг, — а че он-она смолк?
— Думает.
— Чего думать‑то, раз вселился?
— Мерекает, поди: «Не будут ли эти, двое чертей, что наверху устроились, мешать мне жить под полом… Вон уже и в мой пол звезданули чем попадя…»
— Здравствуйте, надо разобраться: кто в доме хозяин…
— Еж думает, что он.
— А я думаю, что я!
— Потому что у тебя палка есть, и ты ей в пол дубасишь… Это не по правилам.
— Скажешь тоже, Анатолий, могет, наоборот, Пыхто мне мешает, и я всю ночь потому глаз не могу сомкнуть, — Рябинкин осторожно стукнул в пол черенком.

Подполье немедленно отозвалось отчаянным хрюканьем.

— Тише вы, пацаны! — дед вдруг встал, распахнул в темноту дверь. — Давайте все слушать…

Мы замолчали, испуганно смолк и Пыхто в подполье. Влажная июньская ночь вошла в дом вместе с обморочным дыханием цветущих пионов, с запахом далекого дождя, с робкими степными зарницами, с отрешенным соловьиным разливом в чащобах жимолости.

— Хорошо жить на свете…, — пробормотал дед, — надо спросить Пыхто, кто он на самом деле…, — и, недоговорив, тут же захрапел заливистой фистулой под хрюканье ежа.

…Солнце едва поднялось на воробьиный прискок, дед толкнул меня.

— Ты глянь‑ка, глянь, друган, на Пыхтушку… — зашептал он горячо в мое ухо.

Босые, мы вышли в тихое солнечное предвосходье — на крыльцо, холодное от росы. Ни низеньком пне старого клена сидел еж и узким красным язычком вылизывал свое темное брюшко.

— Утреннее споласкивание, — восторженно сказал дед, — а ведь чистоплотный поросенок…

«Поросенок» смерил нас презрительным взглядом, зевнул и длинными пальцами принялся вычесывать иголки.

— Ну, скажи, друган, она или он?
— Не видно чего‑то…

Через неделю дед начал ремонт «вилы». Ладил крыльцо, а потом принялся закрашивать ДОСААФские плакаты белой эмалевой краской. Красил с перерывами, потому что выдержать дикий дух в «виле» можно было не более четверти часа. Всякий раз дед вылетал из дома с выпученными красными глазами и грубо выражался на новеньком крылечке голосом Фантомаса:

— Вот маляры, краску, тудыть-растудыть, придумали! От нее не только непарные мышарики, но и все садоводы в округе передохнут!

Садоводы не «передохли». На тяжкий смрад притопала огромная Каблукова, заглянула в «вилу», показала большой палец:

— Молодчага Рябинкин! Закрасил наконец этих тощих девиц с парашютами! Нечего на них пялиться!

Прибежал еще садовод:

— Чем тут у вас, собак, в нос шибает! С ног валит! У меня же пчелы осатанели, вона как мне рыло попортили!

Каблукова растерянно ахнула:

— Это ты, Семенчук?

Мы тоже не узнали нашего друга: один глаз у него заплыл, другого вообще не было, рожа — крепко скособоченная, и щека ломтем повисла… Правда, голос и одежда его — Семенчука…

На другой день мы сидели с Марь Паловной на лавочке у дедовой «вилы»…

— Удрал ваш Пыхто? — отдышавшись, спросила Каблукова.
— Пятки смазал…

Еж больше не пыхтел, он покинул шельмовскую «вилу», где то орут, то стучат, то газом выживают. Больше других переживал Рябинкин:

— Где‑то он теперь, горемычный…
— Где-где…, — задумчиво сказала Каблукова, — где‑нибудь на краю света, такой смрад, понимаешь ли, развели. Тощих с парашютами закрасили — это хорошо, но вот физиономию испортили Семенчуку — это плохо, не помогают ему мои примочки… И пчелы озлобились, не хотят за взятком лететь, нюх им попортили.

Погоревали и забылись, потому как садовые заботы долго горевать не дают. И потекла обычная садовая жизнь. Пока однажды…

…Плюс 38 в тени. Солнце в зените над казахстанской степью, в мареве горячего воздуха отчетливо колеблются ее увалы, с раскаленного песка речного пляжа доносится восторженный ребячий ор, а в садовых домах, в вишневых чащобах — повальная спячка. Спят птицы, спят садоводы.

Мы лежим в траве на байковых одеялах. Дед в семейных трусах и в выгоревшей каракулевой фуражке философствует:

— Вон наши друганы Копейкин и Семенчук все жалятся: дескать, жара несусветная им ни к чему — у одного самосад не растет, у другого — взятка пчелиного нету. А по мне так все хорошо: что жара, что холод. Для чего нам лето дадено? Чтобы зиму помнили… Для чего зима? Чтобы лето не забывали… Как и мы — люди. Хороший — для того, чтобы на его окружении худого человека увидать. А худой? Чтоб рядом с ним доброго отличить… Жить интереснее, когда все вперемежку!

Он пожевал луковое перышко, спрятался в тень «вилы».

— А ведь и впрямь, спасу нет — как жварит… А как же, Анатолий, турки, туркмены энти от пекла укрываются?
— У них стеганые халаты есть…
— У меня тоже фуфайка-стеганка есть!
— Ну, так одевай ее, — сквозь дрему посоветовал я.

Я слышал, как Рябинкин шарился в «виле», как ругался и гремел ведрами в сараюшке и… на мгновение заснул.

Жуткий крик подбросил меня с одеяла. В помидорных зарослях метался дед без фуражки, в фуфайке на одной руке. Фуфайка волочилась… а из другого ее рукава сыпались…ежата! Три, четыре… пять!

— Стой, дед! Стой!!! — я безуспешно пытался остановить друга, а он, ошалевший, все валил и валил помидорные кусты вместе с их кольями.

На помощь подоспела Каблукова и табаковод Копейкин. Втроем мы оттеснили громилу Рябинкина на межсадовскую дорожку, здесь подоспел Семенчук, и мы свалили деда в придорожную траву-гусятник. Старшая медицинская сестра горбольницы Каблукова побежала за валерьянкой, а Семенчук, не мешкая, дал деду в ковше медовухи.

— Уу-уфф… уф, — опорожнив ковш, облегченно перевел дух Рябинкин, а из рукава фуфайки-стеганки выпал последний ежонок — шестой. — Ты гляди‑ка! — Дед затравленно вытирал потное лицо окровавленной рукой… — Вот они, пыхтята!

…Задумчиво и не спеша тек звенящий июльский вечер. На вызоренном небе появилась робкая звезда-вечерница. Густо пахло огуречной ботвой и укропом. Мы сидели за добрым деревянным столом на участке Семенчука, пили медовуху, закусывали медом с огурцами. Все шесть ежат в низкой ивовой корзинке мирно посапывали. Рядом беспокоилась и все заглядывала в плетеное ее нутро мать Пыхто.

— Вот, бессовестная, — смеялась и журила ежиху Марь Паловна, — а еще мужичком прикидывалась!
— Да он… она, то есть… энто…, — оправдывал ее дед, и все поглядывал то на корзинку, то на исколотую руку, густо перемазанную йодом, — очень полезная животинка, вот и покуражилась чуток.
— Пусть себе растут в удовольствие, — сказал Семенчук. — А взяток от такого доброго исхода мы наладим! Будет у нас медок на славу!
— Тишина — это звуки, — вдруг промолвил вечно молчаливый Копейкин и выдохнул в небо ароматный клуб самосадного дыма. — Без звуков тишину не услышишь. Слушайте тишину…

Мы притихли. И, правда, в тишине было много звуков. ТИШИНА ЗВУЧАЛА…

Анатолий Столяров,
член союза писателей России

+1
Поделиться новостью с друзьями:



Метки:

Добавление комментария

Уважаемые посетители!

На нашем сайте вы можете не только читать новости, но и публиковать свои. Приглашаем школы, учреждения культуры и простых посетителей размещать свои материалы.
Как разместить свою статью на сайте можете узнать здесь

Имя:*
E-Mail:
Комментарий:
Вопрос:
Название улицы между улицами "Гагарина" и "Ленина"
Ответ:*
Введите код: *


Сообщение для редакции


Ваше имя:
e-mail:
Текст сообщения:

Отправить


Оформить заявку на рекламу можно здесь


Архив новостей

 

В виде календаря

«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

В виде списка

Март 2024 (93)
Февраль 2024 (96)
Январь 2024 (73)
Декабрь 2023 (99)
Ноябрь 2023 (98)
Октябрь 2023 (80)
 
Подробнее...


Троицкая афиша

 

Кто сейчас онлайн?

Всего на сайте: 21
Пользователей: 1
Гостей: 20
amichael

Мы "Вконтакте"

 

Мы в OK.RU