Перебирал архивы и утром около мусорных баков положил большую стопу старых номеров газеты «Челябинский рабочий».
Может, какой‑нибудь школьник набредет и возьмет на макулатуру… А к вечеру я не увидел газет, но ведь и не было мусоровоза, значит, точно, утащили школьники по назначению.
Иду.
У входа в люк, где проходят трубы центрального городского отопления, вижу компанию местных бомжей. Некоторых я знал прежде, про некоторых слышал. Они грели руки у костерка из моих газет, но одну газету читал вслух пожилой бомж по кличке Старый, другие хохотали, спорили. Остановился.
— Ну, наврал! Ну, наврал! — восхищенно хлопал себя по замасленным штанам Миша, слегка бритый мужик лет сорока, бывший токарь-расточник бывшего дизельного завода.
— Не скажи, — возразил ему сурово бывший старший сержант милиции Кутайбергенов по прозвищу Кутай, — не можно так врать про нашу сволочную действительность, надо самому побывать в нашей шкуре. Серега-Борода про то знает…
— А ведь, правда, товарищи, как он здорово написал про Бороду, а в особенности про меня и про нашу с ним любовь…
— Заткнись, Катя! — крикнул кто‑то из густеющей морозной тьмы. — Он, падла, журналистом оказался, а мы его тогда как родного приняли с открытой душой, жаль не распознали…, а то бы на перо сразу поставили! А ты — любовь, да любовь…
— Какая тебе разница, Борода? — взвизгнула та, которую назвали Катей, — если бы не мой Витек, нас бы задавили тогда беспредельщики! А ты трус оказался — труба на бане! Я ведь до сих пор его люблю…
— Сука ты в ботах!
— Дайте дослушать Старого! — просипел кто‑то.
Старый читает:
— «… Вот только одолевают мальчишки. Они почему‑то ненавидят нас, швыряют в спины камни, обзывают обидными словами.
Мне кажется, это у них от родителей, ведь некоторые из взрослых просто не замечают нас, другие откровенно потакают травле. Уж не потому ли, что кто‑то видит в том самом бомже свое возможное скорое будущее?…»
— Так, так, так! — несется от костра одобрительное.
Я неслышно подошел ближе, костер вспыхнул от картонных коробок, брошенных в огонь, и… в его ярком свете я с трудом узнал Катю (!), Катьку — бывшую учительницу начальных классов, проститутку, которая влюбилась в меня в 2003‑м году, когда я по собственной воле внедрился в союз бомжей и прожил с ними несколько дней! Прошли немногим более семи лет, и вместо красивой молодой проститутки вижу старуху-развалину…
Старый в погребальном молчании продолжает:
— «…Я всякий раз задаю себе вопрос, в чем же виноваты эти люди, волею времени выброшенные из жизни? Наверное, виноваты в том, что не устояли в разнузданном хамстве «перестройки», перестройке жизненных ориентиров и принципов, и тогда государство швырнуло их на самое дно.
Они и живут на дне: любят, родят и умирают…»
— Вот это очень правильно, — Кутай задумчиво ковыряет в угольях, — он, этот Столяров, видать, хорошо познал нашу жизнь… Хотя и наврал…
— Да хватит тебе, Кутайка, ментовская твоя гвардия, — режет темноту «моя любовь» Катька, — а про нашего Мишку, что детишек спас и свой трактор в кювет направил? Разве наврал? Мишка после того без пальцев остался…
Старый рычит:
— Хотите, черти, дочитаю его газету?!
— Читай, читай! — отзывается разноголосо морозное его окружение.
— «…А в начале минувшей зимы в подъезд дома по улице Гагарина зашел бомж. Кто он и откуда, никто не знал. Он сильно кашлял, прижимался к батарее и упал. Так он долго лежал. Кто‑то из жильцов жалел бедолагу, приносил ему еду и питье, другие кричали на него и жестоко пинали. Мы хотели забрать его к себе, да не успели, умер человек…»
— Это что, по‑вашему, тоже вранье? — грозно сказал Старый.
— Не брехня, — в свет костра поднялся… Борода (!), в то время — предводитель бомжей клана «интеллигентов», в который я затесался тогда по доброй воле. Я сразу узнал его. Но время тоже не пощадило его: седая борода, не морщины — трещины изурочили его лицо, и заметный горб погнул его спину…
— Голимая правда, — кто‑то всхлипнул у костра, — это было…, помню очкарика, у него кликуха была Витек… Говорят, после того боя, когда мы дали прикурить бомжам-беспредельщикам, они его замочили, как организатора и главаря…
Спазм стиснул горло, но я подавил кашель…
— Кто там? — зло поднялся Борода-горбун, но я уже скрылся за углом гаража…
Дома, придя в себя, я нашел дату выхода моего очерка в газете «Челябинский рабочий» — 24 сентября 2003 года. Она называлась «Мои друзья бомжи» и наделала тогда много шума.
Итак, новая встреча через семь лет…
А мне, не скрою, захотелось опять пожить среди тех, у которых ярость и беспричинная злоба соседствуют с внезапной кротостью и умиротворением, жестокая, не знающая пощады жадность — с радушием и также не знающей границ щедростью, угрюмое молчание и полная закрытость с хлынувшим вдруг, словно обвал, потоком откровений. Захотелось пожить среди этих ЛЮДЕЙ!
2010 г.
Анатолий Столяров,
член Союза писателей России