- Что ты говоришь? Мартовский гулена? Ты это мне? Я на диване лежу, - донесся из соседней комнаты мужской голос.

- Вот старый, а говоришь — глухой, - ответила Матрена. - Когда не надо, все слышишь. Гулена старый! Март на тебя не действует теперь, лежишь на диване целыми днями.

- Что, что говоришь? - опять спросил супруг.

- Да не с тобой я разговариваю, а с котом. Три ночи дома не ночевал, - в сердцах выкрикнула Матрена. И тихо добавила: - Прямо как ты в молодости: как весна, так и загул у тебя.

Старушка тяжело вздохнула, присела за кухонный стол и налила себе чай.

- Чай будешь? - громко спросила она.

- Нет, передачу смотрю.

- Да, - тихо разговаривала сама с собой женщина, - каждую весну вспоминаю. А что делать-то осталось? Хорошо, что еще вдвоем кукуем в своей избе, а то по одному останемся, как многие в деревне, совсем худо будет. Поругаться не с кем и покричать не на кого. Семен в молодости был еще тот ходок. Мартовский котяра, - старушка взглянула в окно. - А на улице снегом все замело. Не март, а февраль будто бы.

- Смотри, буран начался, - громко крикнула она, чтобы услышал супруг в соседней комнате. - Когда уж тепло настанет?

Кот подошел и стал тереться о ногу хозяйки.

- Провинился, а теперь подлизываешься? Молока еще хочешь? Все вы, мужики, одинаковые: нашкодите, нагадите, а потом подлизываетесь.

Она встала, и налила в блюдечко молоко. 

Вспомнилось Матрене, что как-то в одну весну благоверный так загулял, что ночи три не приходил ночевать. Трое детишек уже было мал мала меньше.

- Где папка? - спрашивали они.

- Да на работе, посевная началась, трактора готовит в поля, - лгала она им. А что прикажешь делать? Малышня правду не поймет. 

А потом явился: худой, синяки под глазами, всю мужскую силу отдал, только вот кому? 

Степан в молодости красавцем был: кудри черные, глаза большие, сажень в плечах. Сейчас - лысый, глухой и слепой. Так уж далеко за восемьдесят.

А Матрена в молодости была неказистая, рыженькая, маленького росточка, с бесцветными, неопределенного цвета глазами. Один раз и выдал он ей, наверное, лет десять уж прожили:

- Я женился на тебе, потому что ты чистоха, и работа у тебя в руках горит. На таких и женятся, с такими и семью создают, а с лица воду не пить.

В деревне работы всегда полно. Да детей куча в каждой семье, блудить некогда было мужикам. Только вот весной. Видать, природа мужицкая своё брала, отрывались мужики: кто с бабами, кто с горькой. Потом весна, лето, осень, не до гуляний - работы пруд пруди, вздохнуть некогда! Гульнет несколько дней и опять тише воды, ниже травы. И так лет тридцать подряд. А когда это все закончилось? Она уже точно и не вспомнит. Успокоился на старость лет! 

Закончив чаепитие, Матрена сполоснула чашечку, убрала со стола.

- Мать, а мать, - услышала она голос супруга, - принеси чайку мне сюда.

- Чего захотел-то? Вставай, хватит бока отлёживать. В сарай иди, пока светло, управляйся с живностью. Да занеси сухих дров, на ночь печь еще истоплю, может, и хлеб испеку. 

- Да потом…

- Кого потом? - прикрикнула хозяйка. - Иди, хватит бездельничать! Целый день бока мнешь диваном! Свежего воздуха чуток глотни.

Да, быстро жизнь-то пролетела. Правнуки уж жениться собрались. Детей четырех вырастили, выучили и в жизни определили. По всей матушке России разъехались: старший как уехал служить на Север, так там и остался, лет десять уж не виделись. Вторая уехала учиться в медицинский техникум в Санкт-Петербург, потом в институте там училась, так и живет, и внуки, и правнуки там. Третий — Лешка - укатил в Калининград, хотелось ему быть морским офицером, долго добивался цели. Два года назад приезжали в гости всей семьей. Четвертый — Ванюшка - в Магнитогорске, до сих пор на заводе сталь варит. Хотя давно не варит, а так, в каморке сидит, говорит, что с родного завода его только на погост вынесут. А Матрена со Степаном ни у кого из детей за всю жизнь и не побывали.

Мимо прошоркал ногами супруг.

- Чай налей. Выпью да пойду в сарай.

- Про дрова не забудь. И одевайся теплее. Метет порошка.

Поздний вечер. Хозяйка хлопочет у печи.

- Мать, а мать, ты скоро угомонишься?

- Чего хотел-то?

- Да хотел рядышком посидеть, погуторить.

- Ящик надоел, что ли?

- Надоел.

- Поди сюда. Отдохни. Посиди рядышком.

- Сейчас, сейчас. Вот окаянный, - тихо добавила она, - не дает закончить дела.

Матрена, закончив работу возле печи, подошла и присела возле супруга.

- Знаешь, что-то взгрустнулось мне, - произнес старик. - Думы всякие в голову лезут. Достань альбом с фотографиями, вспомним хоть былые времена, детей, внуков.

- Тогда и свету надо прибавить, все лампочки в люстре зажечь. Стаканчик наливки рябиновой налить?

- Неси и наливку, и альбом.

Просидели супруги часа три, рассматривая альбом с фотографиями, вспоминали молодость и всю жизнь.

- Вспоминаем только хорошие моменты из жизни, - вертелось в голове Матрены.

- Даже гуленой меня не называет, мартовским котярой, - думал Степан.

- Хорошо посидели, мать, пора и на покой, - произнес Степан.

- Хорошо, хорошо. Такие прекрасные воспоминания навеяло, и на душе как-то спокойно, умиротворенно.

- Ты, Матрена, прости меня.

- За что это? Что опять придумал?

- Да ничего. Как-то в душе стало легко и свободно. Захотелось на закате наших лет хоть раз в жизни попросить у тебя прощения.

- Ну и ты меня, Степан, прости. Может, когда и обидела тебя?

- Хорошая ты жена у меня. Всю жизнь тебя только люблю.

- Ну, хватит, а то сейчас я слезу пущу. Про любовь вспомнил. Надо укладываться спать. Поднимись, я тебе постель постелю.

- Хорошо, - ответил Степан и поцеловал супругу в седую макушку.

- Что это тебя сегодня на телячьи нежности прорвало?

- Наверное, снег идет на улице, - широко улыбнулся старик и вышел на кухню.

- Готова постель. Иди уж. Устал? Ложись. Спокойной ночи, - ответила супруга и нежно погладила его по руке, заботливо укрыв одеялом.

В качестве иллюстрации использована работа Евгении Алентьевой, 14 лет, преп. Е. А. Вафина, ДШИ № 1 им. Н. С. Левшича