Если по общечеловеческим меркам, то ему уже точно было за 80 лет. Шерсть, когда‑то палевого цвета и кудрявая, свалялась в грязные клочья. К тому же он кашлял, как заядлый курильщик, глухо и хрипло.
Кто‑то подарил тете Соне, или сама она приблудилась, молодую вертлявую дворняжку Пальму. И Полкан влюбился. Это было последнее чувство, сильное, волнующее, непобедимое. Пальме позволялось все: есть из миски первой, хватать самые вкусные кости и спать в конуре Полкана. Полкан спал возле конуры, чутко оберегал сон возлюбленной и лаял за двоих, а когда было особенно холодно или лил дождь, он забирался в конуру, и Пальме было тепло и уютно спать возле теплого бока влюбленного Полкана.
Особые страдания преподносила непутевая собачонка Полкану весной, когда начинались собачьи свадьбы. Целые своры таких же бастардов и дворняг сбегались к дому тети Сони. На глазах у старого Полкана Пальма изменяла ему без стыда и совести. А он, бедолага, клал на лапы голову и глухо выл. Мне казалось, что пес горько плакал. Плакал — не плакал, а страдал явно. Вот тебе и собака, а чувства, как у человека. Потом Пальма возвращалась. Как радовался Полкан! Он облизывал ее от лап и до хвоста, а она лежала покорная, усталая.
Потом появлялось потомство. Тетя Соня, матерясь и проклиная «собачью душу», топила новорожденных. Выли оба: и несчастная мать, и Полкан. Но тетя Соня была неумолима — куда псарню разводить!
Однажды одного щенка собакам удалось спрятать, и вылез из конуры он уже самостоятельным рыжим Тузиком. Нализывали своего драгоценного щенка в два языка. Тетя Соня «вгорячах» отправила Пальму к родственникам в деревню, Тузика посадила на цепочку. А Полкан затосковал. Со двора его выгнали, и он лежал в траве у дороги, глухо кашлял, и ошметки крови вылетали из пасти. Наверное, у него был «собачий туберкулез». Ночами он пробовал выть, соседи побили его палками. Выть перестал, а в промежутках между кашлем всхлипывал, и настоящие слезы текли по его морде.
Тетя Соня кормила пса, но тот в основном только пил воду. Видно, горело и жгло у него внутри.
Однажды Пальма прибежала: худая, бока впалые и обрывок веревки на ошейнике. Полкан завизжал, вскочил на ноги и кинулся к ней. Они лизали друг друга языками, а тетя Соня плакала и жаловалась соседкам: «Они разорвут мое сердце. Три собаки! Да разве мне прокормить?». Но Полкан умер в тот же вечер. Пальма сидела около него и выла, как горькая вдова. Никто из соседей не посмел взять в руки палку.
Пальму тетя Соня оставила во дворе. Полкана схоронили. Вечером тетя Соня играла на гармошке, пела татарские песни и плакала. Может, даже о Полкане.
Вот и разберись в этих чувствах. Собаки страдают, как люди, а люди становятся собаками в самом плохом смысле этого слова.
Пальма тоже не зажилась на свете. Видать, Полкан забрал ее с собой. Лихой шофер раскатал ее тощую шкуру по асфальту, а душа Пальмы, наверное, улетела в созвездие Гончих псов, где ждал ее Полкан. И оттуда они вдвоем смотрят во двор бабы Сони, наблюдают за злым псом Рыжиком, в которого превратился их щенок Тузик. И скучают, и воют, но там нет соседей с палками, никто их не бьет.
Елена Дуденкова