По соседству с нами жила тетя Люба Гаврилова со своим сыном Геннадием, моим ровесником. Так вот, к ним подселили украинку тетю Галу с сыном, нашим с Генкой сверстником. Звали хохленка Петькой, но он долго не откликался на это имя и до слез убеждал нас:

– Ни, я – не Петька, я – Петро!

Мы только смеялись над ним, на что он сначала сердился, но потом смирился и превратился из Петро в Петьку. А смеялись мы над ним первое время очень часто, так как русского языка Петька не знал, а мы не знали украинского. Но общаться-то надо было, так как и Генкина, и Петькина матери работали в колхозе, а сыновей своих отправляли к нам: дома у них зимой было холодно, а у нас – огромная чудо-печка, доставшаяся от прежних хозяев дома, на которой можно было разместить десяток таких сорванцов, как мы. И всю войну в зимнюю пору соседские дети спасались от холода на нашей чудо-печке. Первыми приходили к нам Генка с Петькой, но от-крыть дверь из сеней в избу они не могли, так как она намертво примерзала к косяку. Генка начинал ногами стучать в дверь, а Петька изо всех сил кричал:

– Отчините дверь! Отчините дверь! Мы с Генкой змэрзли!

Мы все, кто был дома, со смеху катались от Петькиных слов. Насмеявшись вдоволь, моя сестра Нюрка, которая была на год меня старше, надевала валенки (одни на всех), фуфайку и спускалась по лестнице с печки в избу. А в избе было и холодно, и темно. Окна в два пальца толщиной были покрыты льдом и снегом. Нюрка подходила к двери и ехидно спрашивала:

– Кто там? Чего надо?

– Ну кто, кто, – отвечал обычно Генка, так как Петька еще плохо говорил по-русски. – Это мы с Петькой, ваши соседи.

– Какие такие соседи? У нас тут много соседей: и Грицко, и Тимофеевы, и Силаевы, а Петьки у них никакого нет. А ты-то кто? – продолжала издеваться Нюрка.

– Нюрка, ты что, дурочка? Разве ты меня по голосу не узнаешь? Я каждый день у вас бываю. Мы же с Петькой совсем замерзли. Я вот вечером расскажу тете Роне, твоей матери, что ты нас каждый день морозишь в сенях, – чуть не плача, грозил ей Генка.

 – Ладно уже, заходите, если я дверь смогу открыть, – соглашалась, наконец, Нюрка. Она вставала к двери спиной и изо всех сил начинала колотить дверь пятками. Минуты через две, противно скрипя, дверь поддавалась и начинала открываться. Из сеней в избу кидался морозный пар.

– Скорей, скорей заползайте! – кричала Нюрка на соседей. – И так в избе холодища, так и вы еще, как черепахи, тащитесь!

– А у вас вон какой высокий порог, вот потому мы залезть на него и не можем, – огрызался Генка. Тогда Нюрка по очереди хватала их за руки и затаскивала в избу.

– А ну-ка, неповоротливые медведи, быстро лезьте на печку, раздевайтесь там и грейтесь! – командовала Нюрка. – А ты, Петька, что молчишь? У тебя что, язык отмерз? – допытывалась она у хохленка.

– Ни, – отвечал Петька, – я руску мову ни розумию.

– Розумеешь или не розумеешь, а давай я с тебя валенки сниму, – предлагала русская семилетняя девчушка украинскому хлопчику. – Да они что у тебя, к ногам примерзли?

Петька ничего не понимал, а лишь хлопал глазами да разводил руки в стороны.

– Да ты, Нюрка, что его спрашиваешь, ведь он почти ничего по-нашему не понимает, – заступался Генка за своего друга. – Он хорошо по-русски знает лишь «есть», «пить», «писать» и «какать». Ну, да ладно, скоро мы его научим говорить по-русски, ведь через год он с нами пойдет учиться в русскую школу. 

Вслед за Генкой и Петькой к нам начинали подходить и другие соседские дети, чтобы погреться и поиграть с нами на нашей тёплой печке. И добрая половина из них была беженцами с Украины. Так что южноуральцы в любую минуту готовы были и тогда, и сейчас «отчинить дверь» всем попавшим в беду людям, из какой бы страны они не были!